Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли
– Нам твоя милостыня без надобности, госпожа, – заявил он с издевательской любезностью. – Но для начала ты можешь отдать нам свой кошель…
И тут наконец Кейлин осознала, чего от нее хотят эти подонки. Изумление сменилось яростью. Внезапно все ее чувства обострились, она ощутила мощь, сокрытую в тучах, и сила бури отозвалась в ней самой. В этот миг жрица обнаружила, что все-таки имеет власть над погодой. Она воздела руки, краем глаза заметив, как бандит, почуяв неладное, размахнулся дубинкой. Полыхнула молния, в глазах потемнело, прогрохотал гром, небо обрушилось ей на голову – и мир исчез.
Прошел не один час, прежде чем Кейлин снова пришла в себя.
Вот уже несколько дней после первого приступа боли Эйлан пыталась примириться с волей богов. И хотя ей верилось, что Великая Богиня приглядит за Вернеметоном и ее народом, Верховная жрица боялась за своего ребенка. Она могла бы поручить Гавена Кейлин. Но Кейлин рядом не было – она не покладая рук трудилась в дальних краях. Диэда приходилась мальчику родней, но после смерти Кинрика Эйлан ни за что не доверила бы ей сына. Лиа, конечно же, жизнь положит за своего питомца, но она всего лишь бедная простолюдинка, идти ей некуда. Майри, верно, согласилась бы взять ребенка к себе, но даже у нее в доме Гавен не будет в безопасности, если Бендейгид проведает, кто его родители.
Знать бы, сколько ей еще отпущено дней… Эйлан задавала свой вопрос снова и снова, перефразируя его так и этак, но силы, предупредившие ее о приближении смерти, упрямо безмолвствовали, и если бы головные боли не повторялись, жрица сочла бы знамение плодом больного воображения. Все, что она могла, это всеми правдами и неправдами побольше времени проводить с сыном.
Гавен как раз убежал ужинать; Сенара пришла зажечь светильники. Гув, как всегда, немо застыл у порога. Столько лет Эйлан считала, что защитник из него – как из невылупившегося цыпленка, а он, не моргнув и глазом, нанес смертельный удар. При виде Гува молодая женщина всегда вспоминала о нелепой смерти молочного брата – эта рана в ее душе так и не затянулась.
– Ты тоже ступай поужинай, – приказала она. – Сенара побудет со мной до твоего возвращения.
Сенара медленно обходила комнату с кремнем и кресалом, и глиняные светильники – даже здесь, в покоях Верховной жрицы, это были лампы римской работы, – вспыхивали и оживали один за другим. Перед последним из них девушка простояла несколько минут, отрешенно глядя на язычок пламени.
– Что такое, дитя? Тебе нездоровится? – спросила Верховная жрица.
– Ох, Эйлан! – прерывисто всхлипнула Сенара.
Эйлан присела на одну из скамеек.
– Иди сюда, девочка, – мягко проговорила она. Сенара подошла ближе; лицо ее было мокро от слез. – Что с тобой, родная? Ну, успокойся и расскажи мне все как есть – ты ведь знаешь, что меня тебе бояться нечего!
На щеках у Сенары блестели яркие капли.
– Ты так добра ко мне, ты всегда была так добра… я этого не заслуживаю, – задыхаясь, выговорила она и, безутешно рыдая, рухнула к ногам Эйлан.
– Ох, милая моя, хорошая, ну, будет тебе, не надо так плакать, я этого не вынесу, – утешала ее Эйлан. – Наверняка не все так страшно! – Она ласково подняла девушку на ноги. – Иди сюда, посиди со мною.
Рыдания Сенары поутихли, но вместо того, чтобы присесть рядом с Эйлан, она принялась расхаживать по комнате взад и вперед. И, наконец, захлебываясь слезами, проговорила:
– Не знаю, как и сказать тебе…
Эйлан внезапно догадалась, что мучает девушку.
– Ты пришла сказать мне, что не хочешь быть жрицей.
Сенара подняла глаза. В пламени светильников на щеках ее все еще блестели влажные дорожки слез.
– Это еще не все, – прошептала она. – Далеко не все. – Она мучительно подбирала слова. – Я не достойна здесь находиться; таким, как я, здесь не место; да ты бы сама вышвырнула меня за ворота…
«Это ты-то недостойна! – подумала про себя Эйлан. – Ох, если бы ты только знала!» А вслух повторила то, что когда-то сказала ей Кейлин. – Возможно, в глазах Великой Богини все мы – недостойные Ее служительницы. Ну, успокойся, родная, и расскажи мне, что тебя гнетет.
Сенара немного успокоилась, однако ж она по-прежнему не смела встретиться глазами с Эйлан. Жрица вспомнила, как сама она много лет назад вот так стояла перед Лианнон в ожидании сурового приговора. Впрочем, наверняка она несправедлива к девушке; Сенара столько времени проводит с христианами, а они придают еще большее значение целомудрию, нежели даже женщины Вернеметона.
– Я… я повстречала мужчину… и он хочет, чтобы я уехала с ним, – призналась Сенара наконец.
Эйлан порывисто прижала девушку к груди.
– Ох, бедное мое дитя, – прошептала она. – Ты же свободна покинуть нас и даже выйти замуж, ежели пожелаешь. Тебя ведь привезли сюда совсем малышкой. В ту пору никто и не предполагал, что ты однажды принесешь обеты и станешь одной из нас; но с тех пор минуло много лет, и никто уже и не помнит, как ты к нам попала. Ну, рассказывай! Где ты познакомилась с этим своим ухажером? Кто он таков? Если ты хочешь замуж, я возражать не стану, но я люблю тебя как родную дочь и должна убедиться, что ты сделала достойный выбор.
Сенара глядела на Верховную жрицу во все глаза: неужто Эйлан ни капельки не сердится, более того – готова даровать ей свободу?
– Я с ним повстречалась в хижине отца Петроса. Он римлянин, друг моего дяди Валерия…
Снаружи послышался мужской голос, и девушка умолкла на полуслове.
– Сенара? – переспросила одна из новых послушниц по ту сторону двери. – Думается, она здесь, с Верховной жрицей.
«Надо будет серьезно поговорить с девочкой, – взяла себе на заметку Эйлан. – Нельзя вот так просто впускать посетителей, тем более если гость – мужчина». Сенара, вспомнив, что в отсутствие Гува ее обязанность – оберегать Верховную жрицу, встала между нею и порогом. Вошедший мужчина прикрыл за собою дверь, и девушка вдруг побледнела как полотно – а в следующий миг снова жарко вспыхнула до корней волос.
– Вот этот человек… – пролепетала она. – Он пришел за мною…
Сенара отступила в сторону, и в неверном, мерцающем отблеске светильников Эйлан разглядела лицо гостя.
– Гай… – прошептала она. Нет, не может быть: это, верно, кошмар, игра воспаленного воображения! Эйлан зажмурилась и снова открыла глаза – но Гай
