Формула власти. Новая эпоха - Анастасия Поклад
Сильф на миг умолк, а потом спросил:
— Но как же все, к чему ты стремилась столько лет?
— Может, это было не то, к чему следует стремиться? — задумчиво проговорила Клима. Она словно отвечала не только Юргену, но и себе.
— Мир в твоей стране — не то?
— Не знаю, — повторила Клима. — Я просто хочу быть рядом с ним. И любить его. Мне больше ничего не нужно.
— Неужели ты предпочтешь одного человека всему Принамкскому краю?
Обда подняла глаза на собеседника.
— А ты бы предпочел своей стране жизнь с Дашей?
Юра скривился, сглатывая болезненный комок.
— Мы оба служили Холмам и делали это в равной степени. У нас никогда не было такого выбора. А у тебя он, выходит, есть. Итак?
— Если человек стоит того — почему бы нет?
— А если он не стоит?
— Что ты имеешь в виду?
— Клима, — он положил ей на плечо руку, легкую, как у птицы крыло. — Равна ли любовь и верность Хавеса любви и верности тебе Принамкского края?
— Конечно, — без колебаний ответила девушка. — Он любит меня и никогда не предаст. Меня никто не может предать.
— А ты можешь предать Принамкский край?
Клима тряхнула плечом, сбрасывая руку.
— Юра, чего ты хочешь от меня? Я семь лет кровью и потом добиваюсь любви этой страны. Я так устала! Мне впервые в жизни тепло, когда обнимают. Так зачем нужны были эти семь кровавых лет, если можно просто взяться за руки и пойти на каток?
— Чтобы могли пойти и другие. Без боязни быть убитыми на войне.
— И из-за этого я должна отказаться от самого дорогого, что есть у меня в жизни?
Юрген слез с подлокотника и протянул ей руку.
— Пойдем со мной.
— Куда?
— Ты ведь сидишь здесь и ждешь Хавеса, верно? Так пойдем, я отвезу тебя к нему.
— Ты знаешь, где он?
Сильф кивнул, и Клима обратила внимание, что он так и не снял летную куртку. Получается, с самого начала знал, чем обернется их разговор.
Что он замышляет?..
* * *
У подставки Юрген с содроганием прошел мимо Тенькиных досок и взял свою.
— Не сочти меня невежей, — пояснил он, — но третий раз я на этот подвиг не способен! Твоего колдуна за некоторые изобретения следует изолировать от нормального общества!
Климу интересовало другое.
— Мы куда-то полетим? Разве Хавес не в Институте?
Юрген молча покачал головой и жестом пригласил ее ставить ноги в крепления. Благо, к доске сильфа прилагалась дополнительная пара, если вдруг придется брать пассажира.
До Кивитэ они летели в тишине, преодолевая снег и вьюгу. Сильф сосредоточился на управлении доской, а обда, держа его за пояс, щурила черные глаза под заиндевевшими ресницами, пытаясь догадаться, что ждет ее дальше. Там, за метелью, за будущим, за поворотом жизни, за рубежом двадцати лет. Интуиция тревожила ее, чутье заставляло сердце болезненно замирать. То ей казалось, что она досматривает последние мгновения сладкого сна, и сейчас ее разбудит кто-то требовательный и грубый. То мнилось, будто она тонет в этой ночи, метели, во вьюге чуждых ей чувств, которые случились в ее жизни, хотя их не должно было быть.
У умелого досколетчика путь от Института до Кивитэ занимает не больше получаса. Поэтому когда доска мягко приземлилась на площади за городскими воротами, Клима даже не успела начать мерзнуть.
И в поздний час Кивитэ не спал. Горели фонарики, призывно светились окна трактиров, там и тут слышались разговоры, бодрые крики, пение. У ворот, по главным улицам и площадям гуляли люди, в тупиках, переулках и жилых кварталах было потише.
Справа от площади начиналась знакомая аллея, которая доходила до самого катка. Но Юрген повел спутницу налево, туда, где было больше всего трактиров и подвальчиков, пахло глиняным жаром печей и вкусной едой, а смех звучал особенно сытый и громкий.
Клима молчала, не задавая вопросов. Больше всего ей хотелось вырвать руку и убежать прочь, потому что чутье не предсказывало ничего хорошего. Но все же она еще была обдой. И не привыкла прятаться или отступать.
Они прошли почти всю улицу, не заглянув ни в один приветливо распахнутый трактир. Лишь в конце Юрген остановился под большой аляповатой вывеской, сделанной из старой бочки. Он открыл тяжелую кованую дверь, из-за которой сразу хлынула громкая музыка, и все так же молча пропустил обду вперед.
Веселье тут было в самом разгаре. Ярко сияли лампы вперемешку с колдовскими светильниками, с темного деревянного потолка свисали гирлянды из кружев и ленточек. Клима бывала здесь раньше несколько раз, но не вечером, поэтому столько народу не видела.
За столами пили медовуху воины и работяги, какой-то купец в кругу друзей отмечал праздник, и его стол ломился от румяных пирогов. Сновали девушки с подносами, успевая улыбнуться и подмигнуть каждому.
Посреди помещения возвышалась стойка трактирщика — массивное деревянное сооружение, круговой стол, в центре которого на полках стояла разнообразная выпивка, красиво убранная все теми же ленточками. Около стойки вовсю трудились несколько музыкантов: флейтисты и барабанщик. С внешней стороны стола на высоких табуретах сидели посетители. Особенно бросалась в глаза одна шумная компания.
Хавес развалился на табурете в окружении сразу четырех девиц, вид у него был пьяный и довольный. Рядом пристроились несколько мужчин, по виду — горожан. Они по очереди и явно за свой счет подливали Хавесу в чашу вино.
— …Да что там обда, — развязно и громко, чтобы слышали все желающие, продолжил он начатую прежде фразу. — Под юбкой обычная девка, в любой деревне таких завались!
Юрген не видел лица Климы, но ему хватило посмотреть на ее спину, чтобы стало не по себе. Сильф отошел к стене, стараясь слиться с окружающей обстановкой. Он уже был тут лишний.
Наверное, Хавес затылком почуял неладное. А может, взгляд Климы, направленный на него, обрел способность бить не хуже кулака. Хавес обернулся и застыл.
Трактирщик тоже заметил новую посетительницу, более того, узнал в ней обду. И понял, что она слышала последние слова. Бутыль вина выпала из его рук и с грохотом разбилась. По деревянным доскам пола потекло густое и алое.
Замер барабан, взвизгнула, умолкнув, флейта. Как-то разом затихли смех и гомон, купец прервал недосказанный тост, работяги не донесли до рта кубки, солдаты вскочили и вытянулись, как на смотре.
В гробовой тишине Клима сделала шаг к стойке. От стука ее подошв о пол все невольно вздрогнули.
Прежде Юргена это миновало, а теперь он чувствовал, как обда распространяет
