Наследник огня и пепла. Том IХ - Владислав Добрый
Вот Белый Рыцарь и повёз деньги. Кому ещё довериться, как не этому образцового благородства человеку? Леон отчаянно хотел его сопровождать хотя бы до Бурелома, но я запретил. Мы и без того сильно ослабили личную стражу.
Знаете, сколько это — двадцать тысяч дукатов серебром? Сольдо размером до жути напоминал двухрублёвую монетку — только потяжелее, топорно сделанную и с дикими картинками. Сольдо тут чеканили все, кому не лень. Это добавляло в и без того запутанную денежную систему новую глубину. Например, отвинские сольдо ценились выше примерно на 10% караэнских, потому что в них вроде как было чище серебро. А за отчеканенные «Уважаемой и честной купеческой семьей» сольдо с побережья Луминаре могли и вовсе дать вполовину меньше. Или в морду.
Поэтому их города так и не стали центрами торговли — умные слишком.
Люди у меня с деньгами были опытные. Обычно в сундуках хранилось по пять-десять тысяч монет — потому что тяжёлые. Но для транспортировки заказали сундуки побольше, в которые укладывалось по двадцать пять тысяч монет. Сундуков в штуках меньше — присматривать проще, а тяжёлые — воровство затрудняется. Вес такого сундука вместе с деревом и железом — около сорока килограммов. Даже мне их было тяжело ворочать.
А на четыреста тысяч таких сольдо потребовалось… восемьдесят сундуков. Восемьдесят!
Крепко сбитых телег с большими колёсами у нас не нашлось. Зато получилось сделать и докупить обычные крестьянские подводы. На каждую легло по десять сундуков. Ещё на четыре положили всякое барахло для отвода глаз — вроде сукна и оружия — и отправили в Бурелом. На случай, если где-то придётся таскать сундуки вручную, взяли восемьдесят носильщиков. Охрану составили двадцать пеших стражников Итвис, Белый Рыцарь и пяток приблудившихся к нему «друзей»-рыцарей. Всего двадцать всадников.
Конвой вышел по размеру — пусть с маленькую, но армию. Недалеко от Бурелома был контролируемый Итвис порт — большая рыбацкая деревня. Там Белый Рыцарь с десятью тысячами дукатов должен был сесть на баржу и отправиться в Иль-де-Фрей. В Королевстве есть река, которая судоходна до самого замка Короля, прям под нос ему сундуки выложат.
Вам случалось расставаться с двумя тоннами серебра? Это трудно. Мне хотелось проводить их, доехать до Бурелома… Но времени отчаянно не хватало. Всё требовало моего участия. У моей газеты появились конкуренты. И ладно бы в Отвине или Цветочном городе — это далеко. Но в Контадо наладили выпуск бумаги, и уже печатались шесть листков. Пришлось спланировать нововведения: я «изобрёл» светскую хронику и сводки с фронта. Плотно занялся иллюстрациями. Требовали моего внимания Университет, очистка каналов у Великой Топи, регуляры, ополчение союзных городов в долине, снабжение армии Джелала… И всё это — не считая напряжённой политической борьбы в обеих палатах… И некоторых других моих проектов.
Вообще, я в последнее время стал замечать, что оброс делами, как уши старика — волосами. И они такие же — неприятные. Я уехал через два дня, а не сразу, как собирался. Формально — на охоту. На ядовитого вепря, конечно. В Караэне все слышали эту байку. Нас даже провожала небольшая толпа.
Сытые, подкованные лошади несли нас по дороге. Со мной выехало не сто всадников, как я планировал, а человек шестьдесят. Зато проверенные — ни одного незнакомого лица. Разве что среди оруженосцев. Ехали налегке. Даже у меня было всего шесть вьючных лошадей и четыре слуги, не считая двух конных телохранителей от Леона. Ну и неизменных Волока и Сперата.
В моей свите все знали, что ядовитый вепрь — это отговорка. Но никто не задал вопросов.
Мне хотелось тишины. Не для размышлений — от них толку мало. Для паузы. Когда слова, решения и взгляды отступают. Когда остаются только холод в пальцах, туман над дорогой и звук копыт. Да, пожалуй, неплохо будет съездить. Развеяться.
Сперат с гордостью держал копьё с моим баннером — длинным и узким, как хвост дракона. На тончайшем белом шёлке извивался красный змей. Иллюзия — без всякой магии. Просто мастерство. Подарок гильдии ткачей.
Ткачи не устают меня задабривать. Это им мало помогло — Серебряная палата, не без моей подсказки, наложила на них обязательство поставить в арсенал тысячу стёганых тканевых броней. Представители гильдии на собрании натурально рвали на себе волосы и клялись, что это невозможно. Золотая палата сократила это число вдвое. Ткачи решили, что взятки обойдутся дешевле, чем пятьсот ватников. Им виднее. Я не стал вмешиваться.
Гильдия оружейников должна до конца года выдать сто кольчуг, пятьсот шлемов, тысячу щитов и тысячу копий. Эти не спорили.
Тракт, ведущий к Большому Заберу, был непривычно пуст. Мало даже пеших путников и крестьянских телег. Из-за беспорядков от долгобородов и горных кланов люди старались идти южнее. Дороги там хуже и длиннее, но спокойнее.
Первым делом я отправился к Эскеру Дар. Фанго говорил, что Эскер собирает и вооружает людей, и видел в этом угрозу. Мне хотелось поговорить с ним лично, прежде чем решать, что делать. В конце концов, именно Эскер когда-то пленил Гонората. А значит, избавил меня от многих проблем.
Я ему должен.
Местность вокруг замка сильно изменилась. Точнее, осталась прежней — ни тебе сплошного выжженного пятна, как вокруг Костяного Города, ни следов пожаров и грабежа, как после наёмников Гонората. Наоборот — тут даже добавилось.
Беженцы.
Целый лагерь. Он мог бы напоминать военный стан, если бы было побольше палаток. Но это был именно лагерь беженцев, растянувшийся вокруг замка Дар — по ближайшим полям, оврагам и даже по улицам, заполнившимся серыми навесами, телегами, скотом и людьми.
Куски холста, обрывки парусины, покрывала, куски шатров, насаженные на жерди и привязанные к деревьям. Костры — привычно маленькие и редкие. Видно, жгут сухой навоз. Дым лёгкий, почти прозрачный. Пахнет кашей, копчёной кожей и деревенским сортиром.
Люди в лагере заметили меня издалека. Но никто не подошёл. Не собралась толпа зевак, как это бывало в Контадо Караэна. Никто не крикнул «Сеньор!» или «Да здравствует!». Они просто остались там, где были. Смотрели, как я еду мимо, по единственной оставшейся «улице» — шириной с повозку. Так смотрят на тех, кто может всё исправить — но не спешит. Кто ест, когда другие голодают. Кто живёт, когда другие выживают.
Женщина с суровым лицом, державшая на руках спящего ребёнка, бросила на меня взгляд такой ярости, что моя рука сама легла на рукоять меча.
Мальчишка лет десяти отчаянно грыз кусок сушёного мяса, не отрывая от
