Граница дозволенного - Дмитрий Гартвиг
— Резонно, — подняв палец, согласился маг, тем самым пресекая возражения со стороны Кэт, которые готовы были вот-вот сорваться с маленького острого язычка. — Но почему бы этим не заняться чернокнижникам Лирраны? У них-то силёнок было полно.
— А им на кой хрен? — удивился я. — Малефикаров на собственную же тыловую дорогу выпускать?
— Не знаю, не знаю, — покачал головой Эдвин. — Еретик, что твой безумец. Можно всякого ожидать. Ромашку луговую подарит или стилет в бок вонзит.
Он хлопнул в ладоши, словно призывая к вниманию.
— Ладно. Пора и честь знать. Предлагаю рассредоточиться по лежакам.
— Учитель, а вам точно помощь не нужна? — пискнула Кэт, выпрямляясь и разминая затёкшие от сидения ноги. — Я могу влить свой пятый.
— Ну уж нет, — отмахнулся от неё Эдвин. — Завтра нам и одного сонного мага хватит. К тому же, если ветер стихнет, я ночью перекрою поток. До утра тепла хватит, а там и в дорогу. Всё, гашу костёр.
Магическое пламя действительно погасло, и мне не оставалось ничего другого, кроме как шустро и на ощупь нырнуть под одеяло. Ещё с пару минут я ворочался, булькая тёплым портвейном в животе и вслушиваясь в завывания ночного леса. Ели шумели, всё сильнее и сильнее склоняя пушистые ветки к земле, но магический купол, выставленный магом, чуть заглушал звуки, и потому буйство стихии доносилось до меня, словно сквозь вату.
И как только веки сами собой начали слипаться под это мерное гудение, до меня донёсся чуть хрипловатый голос Эдвина.
— Знаете, мастер Летт, а ведь в кое чём вы ошиблись. Приложение сил… может и было оно, это самое приложение. Ведь Создатель есть любовь, а что может быть сильнее Его?
Я приподнялся на локте, собираясь прочесть магу лекцию о том, что сама суть малефикаров исходит не от Создателя, а от Армии, но едва я раскрыл рот, как заметил, что маг уже спит.
Глава 10
Утро мы встретили в препоганом настроении.
Как и обещал Эдвин, купол он снял где-то в середине ночи, чтобы сэкономить капельку сил для себя. Однако ветер, прервавшись ненадолго в третьем часу, к рассвету начал с новой силой, из-за чего все мы оказались заметены тонким слоем снега. Конечно, проснуться это помогло, но ощущения оставило самые гадостные.
Мы на скорую руку, то и дело подпрыгивая на разных ногах попеременно, собрались и, кое-как оседлав продрогших лошадей, двинулись в путь. Все трое были злыми, словно суртульские медведи, которых незадачливые охотники пробудили от законного снежного сна. Уже через час Кэт начала грустно хлюпать носом, из-за чего пришлось останавливаться и вливать в неё живительный магический поток. Точнее, вливал его Эдвин, водя руками перед лицом девушки, я лишь наблюдал в стороне и тихо матерился, то сгибая, то разгибая окоченевшие пальцы на ногах.
К обеду устаканилось. Ветер стих, вчерашняя хлябь рассеялась, а едва вставшее из-за горизонта зимнее солнце весело поблескивало на неглубоких сугробах. Из-под тонкого снежного налёта торчали, словно высушенные руки покойника, опавшие ветки ельника. Лесная живность, потерявшая после вчерашнего свои дома, то и дело очумело выглядывала на опушку, словно размышляя, что им теперь делать. Одного из таких несчастных, зайца беляка, обгрызавшего кору с непонятно откуда взявшегося в таком лесу ивняка, я умудрился подбить пращой, которую предусмотрительно всегда держал на дне сумки. Пробравшись по сугробам и хапнув сапогами снега, я довольно потряс добычей перед своими спутниками, приподняв трупик за уши, прежде чем прикрепить его к поклаже.
— А белку так можете? — восхищённо поинтересовалась Кэт.
— Я всё могу, — снисходительно сообщил я. — Попутешествуй с моё.
Этот эпизод серьёзно улучшил всем настроение. Даже Эдвин, мрачный с самого утра, наконец-то разгладил морщины на лбу и снисходительно, как любил, улыбнулся. Осознание того, что сегодня на ужин будет что-то кроме сухарей и валяного мяса, придало всем сил идти дальше.
К обеду, однако, дорога подпортилась. Точнее, она вообще исчезла. Вместо тракта, пусть и заброшенного, но всё ещё осязаемого посреди полудикой местности, впереди виднелась ровная белая поляна, в которой ноги коней увязали по самые бабки. Посыпая снег проклятиями (а бездорожье, как известно, угодно только Армии), мы ещё с час прорывались сквозь сугробы. Но в конце концов, пришлось спешиться и взять коней под уздцы.
Таким неторопливым поездом, загребая снег сапогами и обжигая щиколотки холодными иглами, мы добрались до заброшенной деревни, расползшейся, словно квашня, прямо посреди тракта. Она и была похожа на сбежавшее тесто, никакого порядка в расположении случайно раскиданных по обе стороны дороги домов не существовало. Просто лес по краям деревни отступал, образуя длинную и ровную поляну примерно в полкилометра в диаметре, а посему крестьяне лепили своё жильё кто как хотел. Судя по тому, что вокруг деревни не было достаточно места для пашни, жили давно покинувшие её обитатели то ли впроголодь, то ли как все местные — от болота.
К тому моменту, как мы миновали центр посёлка, Кэт начала всё чаще сбиваться с шага и один раз даже рухнула в сугроб. Несмотря на выбившийся из-под шапки локон, который запыхавшаяся девушка настойчиво сдувала и раскрасневшееся от усталости лицо, она никак не хотела останавливаться на отдых. Только глотнула портвейна из заботливо протянутой мной фляги и тут же скривилась, измарав симпатичное личико гримасой отвращения.
Тем не менее, на привал мы всё-таки решили остановиться, облюбовав один из почерневших домишек, что был ближе всего к заметённой дороге. Это была просторная изба, слегка покосившаяся от времени, но всё ещё крепенькая, строили на совесть. О хозяйственности бывших жильцов свидетельствовала и обстановка внутри: огромных размеров печь, подошвы от сапог, стоящие в пыли возле входной двери. Как только мыши не догрызли? Здоровенная, размером с мою голову, икона святого Леонида в углу и несколько комплектов посуды, правда, деревянной. Судя по всему, бывшие обитатели не бедствовали.
Нам оставалось только поблагодарить их за полную чашу дома и, наскоро натаскав дров с лесной опушки, растопить печь. Огонь никак не хотел загораться, жалуясь на промокшую ель, чадил и плевался, всю избу заволокло едким дымом с острым, но приятным запахом. В конце концов, пламя всё-таки занялось. Наблюдая за тем, как его языки лениво облизывают чернявенькие поленья, мы немедленно потянулись к теплу, рассевшись возле печки полукругом. Едва ноги и пальцы отошли от окоченения, я, ещё чувствуя в запястьях мелкое покалывание, принялся за зайца. Пока сдирал с него шкуру, орудуя толстым ножом, Эдвин, пошарил по избе и
