Роман Глушков - Кровавые берега
Будь матрос профессиональным воином, вроде Сандаварга, он защищался бы грамотно: парировал бы бьющую наотмашь монтировку фехтовальным приемом и тут же решительно контратаковал. Но механики «Шайнберга» были такими же профанами в рукопашном бою, как я. И этот противник защищался так, как подсказывали ему инстинкты.
Вжав голову в плечи, он отражал мои удары простейшим из всех способов: ухватил рычаг обеими руками за концы и подставлял его навстречу ломику. Но подставлял, надо отметить, ловко. Я то и дело менял угол атаки – предел моей тактической мысли, – но каждый раз монтировка звенела о металл, а не радовала меня хрустом сломанной вражеской кости.
Нет, так дело не пойдет! Надо срочно менять тактику, пока противник предсказуем. Ведь я тоже веду себя предсказуемо и тоже наверняка навожу противника на мысль о смене тактики.
Растерянность на лице матроса быстро сменялась яростью, но я не дал ей выплеснуться наружу. Притворившись, что делаю очередной выпад, я заставил противника поставить верхний блок. Но вместо того, чтобы звякнуть металлом о металл, я внезапно придержал монтировку и, отклонив траекторию удара, врезал не по центру рычага, а по его краю. Аккурат по тому месту, где его сжимали вражеские пальцы.
Придержанный удар получился ослабленным, но сломать механику пальцы мне удалось. Он вскрикнул от боли, инстинктивно отдернул руку и, отпустив конец рычага, тут же ткнул им меня, будто шпагой. Это было что-то новенькое! Вот только против моей старой тактики подобная контратака оказалась неэффективной. Штырь угодил мне в грудь, и это тоже было чертовски больно. Но нанесенный в суматохе тычок разве что наградил меня кровоподтеком, и только. Я отпрянул назад, но мой ломик уже летел вниз, и на сей раз удар был сделан с полноценным, мощным замахом.
Ключица противника хрустнула, он выронил штырь, и его рука повисла, словно плеть. Матрос ударился в крик и попытался защититься другой рукой, но в итоге заработал третий перелом – на сей раз предплечья. После чего беспомощно повалился на колени и взмолился:
– Хватит! Постойте! Хватит!..
Пропущенный мной удар сильно меня разъярил. Но все же моя ярость не шла в сравнение с яростью северян, и мои уши во время битвы были открыты мольбам о пощаде. Особенно если о ней молил человек, которого я сам вынудил взять в руки оружие и защищаться.
Толкнув калеку ногой в грудь, я опрокинул его на спину, затем оттащил за шиворот подальше от пульта и, прижав ему голову с-образным концом монтировки к полу, пригрозил:
– Лежать, не двигаться! Сойдешь с этого места хоть на шаг – размозжу башку без разговоров!
– Хорошо, хорошо! Я все понял, клянусь! – закивал матрос, будучи не в силах пошевелить ни одной рукой. Для нас он больше не представлял угрозы. Терзающая его боль и тугие рычаги, к каким он не мог даже прикоснуться, не говоря о том, чтобы их переключить, гарантировали, что этот раненый не устроит у меня за спиной подлянку.
Оставив его стонать и корчится в муках, я проверил напоследок, что он не дотянется ногами до каких-нибудь переключателей, и поспешил к Долорес. Мимоходом глянул, как обстоят дела у Гуго. Он уже закрутил до упора запорное дверное колесо и теперь пристраивал в нем лом так, чтобы никто не отпер дверь снаружи. В нее еще не ломились, но как только убежавшие механики поймут, что в моторном отделении творится неладное, они попытаются взять нас штурмом. Не забыв, само собой, призвать себе подмогу.
Но пока подмога требовалась не механикам, а Малабоните, у которой также не получилось с ходу разобраться с противником.
К радости Моей Радости, я поспел к ней своевременно. Тогда, когда оператор сбил ее с ног и, приперев коленом к полу, пытался ухватить за горло. Что у механика пока не получалось – дебоширка отчаянно извивалась, отмахивалась и отбрыкивалась. Дабы ее угомонить, другой рукой механик шарил наугад по ближайшему стеллажу, ища какое-нибудь оружие. И нашел бы вскорости, потому что на том стеллаже было разбросано много инструментов. А выбитая из рук Малабониты монтировка как назло валялась от нее слишком далеко…
Как же Долорес угодила в столь незавидное положение?
Оператор не сидел на месте и заметил уборщицу еще на подходе. Она не стала поспешно прятать монтировку за спину – это выглядело бы чересчур подозрительно. Вместо этого Малабонита приветливо помахала рукой, улыбнулась и спросила, куда можно положить найденный ею в трюме ломик. Но матрос оказался не настолько доверчив, чтобы на такое клюнуть. И не проморгал момент, когда этот ломик обрушился ему на голову.
Оператор увернулся, а потом изловчился и выбил монтировку из рук взбесившейся рыбачки. Рыбачка, впрочем, тоже не пожелала, чтобы ее били по голове. И дотянулась кулаками до лица противника прежде, чем тот пустил в ход свои. А затем фурией набросилась на него, осатанело молотя его руками и ногами. Что она в принципе умела делать неплохо, но матрос – вот незадача! – тоже мог за себя постоять.
Пока я на главном пульте устраивал фехтование на ломиках, Долорес и оператор дубасили друг друга без оружия. Быстрая победа Моей Радости уже не светила, а когда противник ловкой контратакой швырнул ее на лопатки, ей и вовсе пришлось туго… Если бы, разумеется, не я, нагрянувший к ним полминуты спустя и при оружии…
Рука матроса почти дотянулась до молотка, и это меня жутко нервировало. До сей поры ни у кого не хватало наглости избивать моих жен в моем присутствии, а тем более молотками! Допустить такое я не мог, пусть даже Долорес сама на это напросилась, первой решив проломить вражеский череп.
Насев на противницу, оператор загородил ее от меня, что в данном случае играло мне на руку. Не добегая до них, я размахнулся и запустил монтировку в механика. Промахнуться с такого расстояния мог разве что Гуго, но не я. Попасть невзначай в Долорес было сложно. Ее враг сидел ко мне спиной и, не замечая угрозы, не мог от нее уклониться.
Просвистев по воздуху, ломик плашмя шибанул оператора по хребту. Атака выдалась бы успешнее, угоди мое оружие в цель заостренным концом. Оно не проткнуло бы его тело, но запросто раздробило бы врагу кость. Увы, я не был экспертом в метании монтировок, так что пришлось довольствоваться тем, что получилось.
Впрочем, для спасения Малабониты хватило и этого. Удар в спину стал для матроса полной неожиданностью и уронил его вперед. Всплеснув руками, он слетел с жертвы и растянулся на полу. Ощутив свободу, Долорес рванулась из последних сил и вскочила на ноги, в то время как ее несостоявшийся палач, бранясь, еще только вставал на колени. Делал он это, превозмогая боль, поскольку осознавал: раз нападавших стало двое, отбиться от них, лежа на полу, не выйдет.
Малабонита в один прыжок очутилась рядом с механиком, ухватила его за волосы и так наподдала ему коленом в лицо, что он отлетел назад и грохнулся навзничь. Наверняка его ушибленной ломиком спине пришлось при этом несладко. Только вряд ли матрос это почувствовал, потому что лишился сознания еще до того, как коснулся лопатками пола.
– Caramba! Почему так долго?! – Поняв, что враг повержен, Долорес выплеснула нерастраченную ярость на меня. – Мне тут едва шею не свернули, а его где-то носит!
– Думаешь, у тебя одной были проблемы? – огрызнулся я, потерев ушибленную штырем грудь. И обернувшись к выходу, прокричал: – Мсье Сенатор! Вы закончили или нет?! Поспешите, прошу вас, время не ждет!
– У меня все готово, мсье шкипер! – откликнулся разобравшийся с дверью Сенатор. – Скорее идите сюда, я вам объясню, что нужно сделать!..
Три пары рук для управления кораблем не требовались. Поэтому Малабоните было поручено связать чем-нибудь оглушенных механиков на случай, если они очнутся раньше времени. А потом оттащить их в такое место, где им ничего бы не угрожало. Судьба прочих обитателей «Шайнберга», кроме Дарио, волновала нас меньше. Все они сейчас бодрствовали и могли в минуту опасности о себе позаботиться, а вот жертвы нашего нападения – нет. Они и так достаточно от нас натерпелись, и мы могли в качестве извинений оказать им услугу. Тем более что в ближайшие минуты Долорес все равно будет нечем заняться.
Первым делом следовало разобщить капитанский мостик и поворотные лопасти судна, отсоединив от них рулевую трансмиссию. После этого «Шайнберг» станет подчиняться уже не Ферреро, а исключительно нам.
Изменять вручную курс корабля можно было не только с мостика, но и из моторного отсека. Это делалось посредством двух больших маховиков, связанных с лопастями напрямую. Но воспользоваться аварийной системой удастся лишь в том случае, если полностью отключить основную.
Это требовало куда меньших усилий, чем выведение из строя раздаточного узла. На сей раз нам даже не пришлось ничего ломать. На главном редукторе, через который штурвальная трансмиссия заставляла обе рулевые лопасти работать синхронно, имелся рычаг-переключатель. Выбив из него кувалдой блокировочный стопор, мы с Сенатором навалились на рычаг и, выжав его в противоположную сторону до упора, перевели рулевое управление на себя. После чего вбили стопор обратно и поспешили к маховикам.
