Бренная любовь - Элизабет Хэнд
Однако же он здесь. Оглядывая проломленные балки и стропила Сарсинмура, закопченные камни в черных отметинах огня, обугленные доски, осколки стекла, мерцающие тут и там, как глаза, он чувствовал, что знал это место всю жизнь. На одной из обгоревших балок висела фарфоровая табличка; ее поверхность потрескалась, но черные буквы еще можно было разобрать:
СТОЛОВАЯ АПТЕЧНЫЙ ПУНКТ КУХНЯ СУДОМОЙНЯ НАБЛЮДАТЕЛЬНАЯ ПАЛАТА
Словно во сне он стал бродить по развалинам Сарсинмура. Все заросло желтой травой, подбитым зеленью вереском и длинными тонкими лозами с хрупкими белыми цветами, испускавшими при прикосновении к ним запах лаванды и дыма. Дэниел перешагивал через осыпавшиеся стены, входил в обугленные проемы, что прежде были окнами, пробирался через груды каменных обломков и зеленые заросли. Труба служила ему теперь то тростью, то мечом для разрубания плетей. То и дело встречались предметы викторианского быта: железное ведерко, почерневший саркофаг, который в прошлом явно был ванной. Пес Фэнси как в воду канул.
Однако добравшись до дальней стены, Дэниел наткнулся на сооружение совсем глубокой древности: стены из спрессованных плит, средневековая арка. Сквозь нее виднелся растрепанный пейзаж с замшелыми скалами, деревьями и развалинами крошечного домика над самым морем. Аромат яблоневого цвета был здесь настолько удушливым, что несколько минут Дэниел неподвижно простоял под аркой, опершись одной рукой на изрезанные глыбы стен, а другой прижимая к груди кусок трубы. Что-то толкало его, некая силовая волна катилась на него из портала, не давая войти.
– Я войду! – закричал он. – Доложи, что я пришел!
Он перешагнул порог.
Перед ним расстилалась долина цветущих яблонь. Свет лился сквозь белые цветы и бледные листья, зеленоватый свет оттенка турмалина или воды на мелководье, нефрита, берилла и молодых побегов плюща. Дэниел закрыл глаза и сделал шаг вперед, двигаясь наощупь. Земля мягко пружинила под ногами. Вот он почувствовал прикосновения цветов к щекам, лоб мягко огладили ветви. Дурнота, вызванная запахом яблоневого цвета, отступила. Он больше не вдыхал его; казалось, аромат этот плавно входит и выходит из него, свободно гуляет по всему телу, как ветер по комнате, в которой разом распахнули все окна и двери. Дэниел поднял руку с куском железной трубы к лицу, но труба исчезла, а вместо нее была тонкая ветвь; свернутые листья цеплялись за руку, как пальчики. Дэниел запрокинул голову и посмотрел на кроны; белое, розовое и бледно-зеленое забарабанило по щекам, как дождь. Он открыл рот и ощутил вкус меда, зеленых яблок, сладость лосося и целебную, смягченную сахаром горечь полыни.
Сюда, позвали его. Сюда!
То был не человеческий голос, а взбудораженный лай Фэнси. Дэниел опустил голову и едва различил в зарослях мягких трав и зеленого папоротника черно-белого колли. Он глядел на него уже не предостерегающе, а требовательно и восторженно, как дитя.
Сюда! – пролаял он вновь, и Дэниел подошел взглянуть, что он охраняет.
– Ларкин! – вырвалось у него.
Они спали прямо на земле, в гнезде из клевера, жимолости и опавших яблоневых лепестков. Оба были выше, чем ему запомнилось, выше любых людей; они спали, сплетясь длинными белыми руками и ногами, увив друг друга своими темными волосами, как плющ увивает древесный ствол. Казалось, они были копией, зеркальным отражением друг друга: одинаковые высокие белые лбы, могучие шеи-колонны, волевые рты, длиннопалые кисти со сцепленными пальцами, грудь прижата к груди, лица, чуть развернутые к небу, мерцали в едва брезжащем свете утра, искрились золотым, зеленым и белым. Влюбленные так плотно слились, что между ними нельзя было просунуть ни иглу, ни меч; ниже горла, там, где два тела соединялась, Дэниел разглядел единую могучую пульсацию, подобную размеренному падению воды в неподвижное озеро.
У них одно сердце на двоих, подумал он и отвел глаза, потрясенный и пристыженный; его собственное сердце было разбито.
Над головой качались ветви яблонь. Небо за ними было ясное и светлое, хотя солнце еще не показалось из-за горизонта. Дэниел слышал частое дыхание Фэнси и щебет птиц. Он поднял руку, чтобы смахнуть с лица волосы, опустил глаза и увидел в траве некий предмет – альбом с влажными пятнами росы на обложке.
Ближе.
Он подобрал его, раскрыл и принялся медленно листать страницы. Сотни рисунков тушью, невероятно прекрасных и странных: женщины с цветами вместо грудей и глаз, птицы, перевоплощающиеся в мужчин, армия бабочек, набросившихся со шпагами и дротиками на врача с огромным шприцем. Юноша в смирительной рубашке, с широкой улыбкой на лице: изо рта, ушей и ноздрей выползают крошечные крылатые создания, причем каждое ювелирно выписано в мельчайших подробностях и каждое прекрасно, как цветы яблони, что качались над головой Дэниела.
Все, все они были Ларкин Мид.
Внутри у нее – мир. Однажды Вернораксия ушла, и с ее исчезновением наш мир утратил всякую надежду. Дева, зеленая, как цвет бузины. Вы сделали ее совой, а она хотела быть цветком. Я – та королева.
Дэниел добрался до последней страницы. На ней была изображена женщина в венце из лоз и цветов, стоявшая в одиночестве в зимней роще. Ее лицо выражало такое неизбывное горе, что Дэниел невольно закрыл глаза и отвернулся. Затем все же посмотрел на рисунок еще раз и прочел последние слова:
В глуши не один десяток зим
Скитался, неся потери,
Но королеву освободил
Из страны прекраснейших фейри.
Король Орфео. Дэниел помнил эти строки со студенческих лет, но какой юнец стал бы цитировать бретонские ле XII века?
В мгновение ока исчезла она,
Беспечными эльфами унесена.
Рыданья, и слезы, и вопли кругом,
Король безутешный в покои ушел
И пал на колени на каменный пол,
Потерю любимой оплакивал он,
Без которой жизнь не мила.
Я – та королева.
Дэниел захлопнул альбом. Напоследок еще раз взглянул на спящую Ларкин. Он знал – твердо, безнадежно, непоправимо, – что больше никогда в жизни не увидит ничего столь же прекрасного, не испытает подобного вожделения, страсти на грани исступления, измождения. Для вас ничто не вечно. Бренна и любовь. Затем, осторожно ступив в ворох мятого папоротника и плетей жимолости, он нагнулся и положил альбом промеж влюбленных: тот лег в темную расселину между Ларкин и Вэлом, и Ларкин, издав тихий горловой звук, улыбнулась во сне и положила ладонь на щеку своему возлюбленному.
Дэниел быстро отвернулся. Не успел он отойти от рощи – шел он быстро, не глядя, почти
