Бренная любовь - Элизабет Хэнд
– Понял.
Дэниел начал в ярости озираться по сторонам в поисках другого выхода.
Его не было. Он увидел неглубокий очаг, заполненный золой и обугленными головешками, электрический обогреватель, стул, завешанный вязаными, пропахшими камфорой пледами. Подойдя к кухоньке, Дэниел попробовал вспомнить, когда и что он ел. Утром был хлеб, подумал он, потом еще абсент. Он не испытывал чувства голода, наоборот, сил и бодрости, граничащей с манией, было хоть отбавляй. И все же он нашел в шкафчике жестянку с корнуолльскими пряниками – черствыми – и съел их. Налив Фэнси миску воды, он вернулся в гостиную.
– Вот, – сказал он, ставя миску рядом с собакой. – Хоть ты и не заслужил. Лучше бы они тебя пристрелили.
На его часах было почти четыре часа утра. Небо уже светлело: в зеленоватую весеннюю тьму просачивались струйки лимонно-желтого и ультрамарина, отчего небосвод напоминал сияющую перламутром раковину абалона. Очертания машины Джуды едва просматривались в желто-зеленом тумане за окном. Одинокий дуб опутала паутина. Дэниел отвернулся от окна и принялся мерить шагами крошечную комнату, стискивая в кармане талисман, который до сих пор был при нем: тот самый желудь. Невольно вспомнилось, как он впервые увидел Ларкин дома у Сиры и как она смотрела сквозь него, обвивая руками талию высокого мотоциклиста.
Валентина Комстока.
У Дэниела сжалось нутро. Он замер, стиснул руку в кулак и изо всех сил ударил по стене.
– Черт!
Боль была яркая, острая, приятная. Дэниел принялся колошматить стену, пока рука не заныла. Выдохшись, он бросил взгляд через комнату на Фэнси: тот внимательно наблюдал за ним, щуря разноцветные глаза и склонив голову набок.
– Хоть бы чуточку! – сказал Дэниел. – Хоть самую малость, черт подери!
Пес прижал уши к голове и зарычал. Дэниел все смотрел на него, а пес, не мигая, смотрел в ответ, продолжая рычать: низкий рокот сливался с биением волн о ближайшие утесы.
Она его не видела. Абсолютно. А ведь прошли считанные минуты – секунды – с тех пор, как она сбежала с Комстоком. Дэниел стоял посреди комнаты и тяжело дышал.
Ей здесь не место. Ей не место рядом с тобой.
– А вот и нет, – произнес он себе под нос. – Еще как место. Самое место.
Он не знал, сколько так простоял, разговаривая с самим собой или просто думая. Не знал и не хотел знать. Когда он поднял голову и взглянул на окна, оттуда лился уже более яркий свет: ясный, бледно-желтый с зелеными прожилками, как цветы крокусов.
Светало.
Дэниел потряс головой, затем сделал долгий вдох – узнать, изменится ли от этого хоть что-нибудь. Нет. Он уставился на свои руки. В них чувствовалась удивительная сила; он вытянул их перед собой и ощутил, как напряглись мускулы. Сжал и разжал пальцы. Посмотрел на дверь.
Пес Фэнси по-прежнему наблюдал. В луче солнца его глаза полыхнули – не золотом и не лазурью, а изумрудной зеленью.
– Фэнси, – прошептал Дэниел.
Пес поднялся и, скуля, начал скрестись в дверь.
– Фэнси.
Дэниел оглянулся на дверь в спальню Джуды. Та по-прежнему была заперта. Он молча подошел к входной двери, готовясь отразить нападение пса.
Пес не шелохнулся. Он сидел на месте, навострив уши, задрав хвост, стиснув зубы и тихо постанывая. Дэниел с опаской потянулся к ручке, потом схватил ее и повернул. Пес завыл громче, увидев щель.
Ее запах захлестнул Дэниела с головой. Яблоневый цвет, зеленые яблоки, запах моря – чужестранного, незнакомого моря.
«Ближе», было написано в украденном альбоме.
Они совсем рядом.
– Фэнси, – тихо произнес Дэниел. – Сюда, Фэнси! Чуешь их?
Он бесшумно вышел на улицу, и пес тотчас вырвался следом за ним.
– Вот так, Фэнси, веди меня к ней!
С тихим лаем пес устремился навстречу рассвету. Дэниел пошел было следом, но потом остановился и подбежал к куче строительного мусора. Вытащил из нее отрезок железной трубы, длинный и тяжелый, как дубинка, взвесил его в руке и со свистом рубанул воздух. Затем прижал трубу к груди и бросился за собакой.
С моря задул ветер. Туман, клубясь, рассеивался. Было светло как днем.
Вон там виднелась дорога, там – склон, ведущий к Сарсинмуру, там – небо цвета летнего дождя вперемешку с солнцем, а вон там – сияющее море.
И пес. Он стоял на краю дороги и глядел на бегущего Дэниела, едва не кувыркаясь на месте от возбуждения. Вблизи Дэниел увидел, что он дрожит всем телом. С лаем развернувшись, он пулей кинулся через дорогу и затем через пустошь в направлении Сарсинмура.
– Фэнси, подожди!
Он бежал; утесник и терновник хлестали по ногам. Железная труба огнем жгла руку. Колли впереди несся так быстро, что казался морской птицей, парящей над пустошью. Дэниел, не останавливаясь, спустился за ним по склону и выбрался на узкий каменистый перешеек, соединявший оконечность мыса с сушей. Он воткнул трубу в землю и оперся на нее, пытаясь отдышаться.
Фэнси уже превратился в крошечную точку далеко впереди. Дэниел подождал, пока он свернет к руинам здания. Он уже видел очертания мотоцикла, черневшие под одной из осыпавшихся стен.
– Фэнси! Стой!
Впрочем, он понимал, что звать пса незачем. Он ему больше не нужен. Когда он выпрямился, его окатил порыв ветра с моря, свежий и теплый. От мощного запаха яблоневого цвета голова пошла кругом, и он прикрыл рот и нос, чтобы не потерять сознание.
– Ларкин. – Дэниел схватил трубу обеими руками и зашагал по мостику. – Ларкин, я иду!
По сторонам он не смотрел. Далеко-далеко внизу, он чувствовал, бушевало море; то и дело, вместе с содроганием земли под ногами, его окатывало мелкой водяной пылью. Впереди серо-зеленое марево, льнувшее к траве и граниту, вдруг поднялось и накрыло его с головой, а потом отступило, когда он принялся сечь его железной трубой. Лишь дойдя до конца, он позволил себе остановиться и, тяжело дыша, осмотреться по сторонам.
Когда-то, должно быть, это было подлинное чудо сродни тем роскошным усадьбам, что он видел по дороге сюда из окна машины: другая Англия, призрак, все еще обитавший в Англии современной, чудесный край, что являлся ему во снах, сколько он себя помнил. Закат над Ватерлоо, Шангри-ла, Логрия, – мир, в который он влюбился и был не раз за это осмеян Ником, хотя Ник всегда знал, что этот мир существует. Дэниел думал, ему сюда путь заказан и находиться здесь
