Бренная любовь - Элизабет Хэнд
– Кто ты? – прошептал Дэниел.
– Дай мне руку. – Она больше не была ни мужчиной, ни женщиной, лишь неясным силуэтом, проступающим сквозь свет. – Я все исправлю, Дэниел. Ты забудешь ее, все наладится. Отправляйся домой.
– Нет…
Он отшатнулся, прикрывая глаза рукой, чтобы не видеть ее – тонкий силуэт, мерцающий черным и зеленым на фоне ночного неба.
– Возьми меня с собой! Джуда, умоляю! Клянусь, мне просто нужно ее увидеть… Поговорить с ней, я могу ей помочь, она меня знает, она…
– Нет!
Изумрудная вспышка едва не ослепила Дэниела. Джуда казалась огромной – столп зеленого пламени, взмывший над холмом, от которого по траве к обрыву хлынули потоки теней.
– Нельзя.
Дэниел сжался и вскинул руки к лицу, но в этот миг зеленое сияние погасло. Он заморгал – перед глазами еще мерцали фантомные золотисто-черные всполохи, – и увидел рядом стройного юношу с взъерошенными белокурыми волосами, влажными от пота.
– Джуда?
Юноша поднял голову, и да, это была Джуда – с лунно-бледным, болезненным лицом. Она согнулась пополам, и ее вырвало. Затем, обхватив руками свою щуплую грудь, она выпрямилась. Ее всю трясло.
– Я не смогла бы причинить тебе боль, Дэниел, – почти шепотом проронила она. – Здесь я почти утратила силу… Время на исходе.
Она закашляла и из последних сил щелкнула пальцами. Фэнси, тяжело дыша, метнулся в заросли. С вершины холма донесся сварливый крик неясыти.
– Опомнись, дурак! – сказала Джуда. – Она сведет тебя с ума, даже если достанется тебе, Дэниел. Но она никогда не будет твоей.
Она развернулась и зашагала к машине. Он глядел ей вслед, вдыхая запах скошенного папоротника, и вспоминал, как рядом лежала Ларкин, аромат яблоневого цвета, перья по щеке, губы Джуды на лбу.
– Будет! – проорал он и побежал следом.
В машине он изо всех сил старался не дать страданиям затмить память об увиденном. Мог ли мир быть таким, каким его рисовала Джуда, пористым и проницаемым, пластичным, воспламеняемым, как сухая трава, готовым вспыхнуть от малейшей искры, и потому опасным, даже смертельно опасным?
Мог ли он быть таким?
Всего несколько дней назад даже мысль об этом показалась бы ему настолько абсурдной, что он не отважился бы произнести ее вслух. Теперь же он только об этом и думал. Мир взорвался у него в руке, в голове, как бутылочная ракета с плохим запалом. И вот теперь он снова сидит здесь, как ни в чем ни бывало, размышляет на переднем сиденье машины, сторонний наблюдатель, критик, оценивающий происходящее на сцене.
Вот только он больше не был сторонним наблюдателем. Каким-то чудом – и это было самое невероятное, самое ужасное, – он стал частью спектакля. Случилось то, чего он так боялся: стоило утратить бдительность, дать слабину буквально на несколько часов, как Мироздание тут же воспользовалось этим шансом и рухнуло.
– Черт.
Бумажник был по-прежнему при нем – наличные, полдюжины кредитных карт. Можно выбраться из машины и пойти пешком; рано или поздно он придет туда, где можно будет провести остаток ночи. Утром он поймает такси до Пензанса, а там сядет на электричку до Лондона. Найдет другую квартиру, закончит книгу, вернется в Вашингтон и, продолжая трудиться в «Горизонте», будет ждать скромного успеха своей первой книги.
Как будто ничего этого не было. Дружба с Ником не пострадает; Ларкин Мид останется женщиной, с которой он провел хмельную ночь на нэрроуботе, зашвартованном на Риджентс-канале. Дэниел позвонит Бальтазару Уорнику и пообедает с ним; они обсудят Дэниелову книгу и отрадно обыденные подробности его университетской жизни. Мир останется прежним – настоящим. И он, Дэниел, тоже.
Они ехали вдоль побережья. Джуда молчала и глядела только на дорогу впереди, петлявшую мимо крошечной деревеньки, скопления ферм, единственного паба и выцветшего дорожного знака с надписью «ПАДВИТИЭЛЬ». С одной стороны тянулась бескрайняя пустошь, с другой – утесы. Вдалеке, примерно в миле отсюда, виднелся скалистый мыс. Узкая каменная перемычка соединяла его с сушей – естественный мост. На самом кончике едва виднелось разрушенное здание.
– Что это? – Дэниел выпрямился. – Тинтагель?
– Нет. Тинтагель вон там.
Она показала дальше на юго-запад, туда, где над волнами Атлантики вздымалась еще одна скалистая гряда.
– А это Сарсинмур – вернее, то, что от него осталось. Одна из лечебниц для душевнобольных – времен Бродмура и Бедлама. В девятнадцатом веке ее уничтожил пожар.
Они резко свернули на длинный ухабистый проселок.
– Это не четырехзвездочный отель, – предупредила Джуда. – В гостиной есть диван, можешь спать на нем. Думала отдать тебе спальню, но, пожалуй, она все же достанется мне. Я… мне что-то нехорошо.
Она сидела, сгорбившись над рулевой колонкой. Впервые Дэниелу стало жалко ее – или его, попробуй разберись. Вид у нее был изнуренный: осунувшиеся щеки, глубоко запавшие глаза, руки тусклого, темно-синего цвета. Чудовищная мысль пришла ему в голову: все это время он видел не настоящую Джуду, а ее человеческое обличье – то, как, по ее представлениям, должен выглядеть человек.
В таком случае и Ларкин…
– Ну, вот, – прошептала Джуда; «мерседес» с содроганием остановился перед небольшим домиком; в конце подъездной дорожки высился одинокий, мрачный, как виселица, терзаемый всеми ветрами дуб. – Мы на месте.
Она вывалилась наружу и, пошатываясь, зашагала к двери домика. Он сидел в небольшом углублении, точно камень в миске: стены из шершавого гранита, черепичная крыша с узкими свесами, заглубленные окошки, у одного угла – гнилая бочка для сбора дождевой воды. Все заросло травой и имело заброшенный вид. У входа высились груды старых железных труб и полиэтиленовых мешков, из которых вываливалась заплесневелая штукатурка и теплоизоляция.
– Внутри поменяли все трубы. – Джуда отперла и распахнула дверь. – Здесь бардак, не обессудь.
Дэниел вошел за ней в дом. Единственная крошечная комнатка с нехитрой мебелью: диван, два кресла с поблекшей цветочной обивкой, в шаге от них – крошечная кухонька, в двух шагах – узкий коридор.
– Там уборная, – сказала Джуда. – И моя спальня. Диван вот. Мне надо выспаться, иначе я заболею. Никуда не ходи. – Ее глаза лихорадочно блестели. – Здесь, на пустоши, люди теряются в собственных дворах. Опустится туман – и поминай как звали.
Она провела рукой по лицу, и Дэниел заметил, как дрожат ее пальцы.
– Зря я позволила тебе поехать.
– Где они?
Она покачала головой.
– Нет, Дэниел. Оставайся в доме. На улице небезопасно. По крайней мере, этой ночью. – Она пошла в спальню. – Завтра возьмешь машину и вернешься в город.
– Один? А ты? – вопросил он. – А они?!
Джуда скрылась в
