Бренная любовь - Элизабет Хэнд
Щурясь, он вгляделся в пустошь. Далеко-далеко, у самого горизонта на северо-западе поднимались и опускались, словно плыли по волнам, четыре силуэта. Впереди них мчалась черная точка, которую в конце концов поглотило небо. Рэдборн дождался, пока они скроются из виду, и встал.
Золотой ломтик солнца едва виднелся над фиолетово-черной кромкой моря. Рэдборн поморгал, провел рукой по лбу, стряхивая налипшую землю, и продолжил подъем. Спустя несколько ярдов он заметил что-то на земле и, хмурясь, наклонился.
В кольце из чахлых серых поганок лежали крошечные, с его ладонь, носилки из прутиков, ложе которых было соткано из сухой травы и березовых листьев и выстлано пухом рогоза и мягким зеленым мхом, как гнездо феба. На носилках лежал мягкий пушистый комок.
Мертвая птица. Кончики крыльев испещрены коричневыми и белыми полосками, грудка – в темно-коричневую крапинку. Загнутый серый клюв напоминал шип, а глазки размером с маковое зернышко были затянуты серыми веками. Когда Рэдборн взял носилки с птицей в ладонь, она оказалась почти невесомой. Он бережно поднял ее и стал рассматривать, гадая, что это за птичка и откуда она взялась. О лудильщиках он и думать забыл. Наконец Рэдборн встал, окинул взглядом небо в золотых разводах и дымчатое марево, которое ветер гнал с востока, и зашагал в сторону Сарсинмура.
Глава 13. Основа расколдован
Более гибельной, о Эйрена, никогда я тебя не встречал.
Сапфо
В Кэмден-таун он возвращался пешком. На это ушли часы: по дороге Дэниел заглядывал во все проулки, пабы, кафе и галереи северного Ислингтона, следовал за всеми встречными женщинами (и несколькими мужчинами) с темно-рыжими волосами, покуда те не оборачивались и Дэниел не убеждался – в десятый, двадцатый, сотый раз, – что это не Ларкин. Слишком поздно до него дошло, как надо было поступить с самого начала, и он опрометью кинулся вдоль канала к тому месту, где стоял нэрроубот, но так и не нашел его.
Лодка исчезла. Зато арочный мост и ива были на месте: из ее опавших листьев в воде складывались рунические символы. Дэниел остановился, пытаясь перевести дух, затем подбежал к старушке, выгуливавшей свою шелти.
– «Королева Куксферри», – выдохнул он. – Нэрроубот. Не знаете, где он?
– Нет, извините. – Старушка покачала головой; в ее добрых глазах забрезжило беспокойство. – Да ведь в наших краях и не бывает канальных лодок: ни тут, ни в Маленькой Венеции, ни в Кэмден-доке. У вас все хорошо? Может быть, вы заблудились?
– Нет.
Он развернулся и пошел, теперь уже медленно, по бечевнику в сторону Кэмден-тауна. Волдыри на губах уже не болели, но кожа чесалась, как после заживающего солнечного ожога. У винного магазина «Монарх вайнс» он остановился, вошел и купил себе бутылку абсента «Хиллс», затем, откупорив ее и спрятав в бумажный мешок, двинулся в сторону Чолк-фарм-роуд.
Когда он подошел к дому Ника, бутылка наполовину опустела. Губы больше не болели и как будто полностью зажили: поврежденная кожа разгладилась под липкой пленкой с ароматом корицы. В ушах стоял гул, как от лампы дневного света. Небо над головой, за ширмой поздневикторианских домов и сияющим изгибом нового комплекса «Айс уорф», приобрело дьявольский изумрудный оттенок уранового стекла.
– «Как пышны и сочны здесь травы! Как зелены!» – сообщил он двум встречным девицам, презрительно косившимся на него.
– Иди в жопу, псих вонючий, – сказала одна и плюнула ему вслед.
– «Я думаю, что отвезу этот остров в кармане домой и подарю его сыну вместо яблока! – проорал он девицам. – А семечки посею в море и выращу другие острова!»[53]
Дэниел кинулся бежать по Хай-стрит, и прохожие провожали его холодными, белыми, недоброжелательными взглядами.
– Красавица пришла,[54] – произнес он, согнулся пополам, и его вывернуло на тротуар. – О, черт.
Все пропало.
Она пропала.
Он не должен ее потерять.
Домой сейчас нельзя – Дэниел просто не мог заставить себя вернуться домой. Он выпил пузырек солевого раствора для регидратации из магазина «Голланд энд Баррет», и ему полегчало. Теперь он мог почти целую минуту удерживать в голове образ Ларкин Мид, не испытывая при этом всепоглощающей, сродни ужасу, безысходности. Вливание абсента, как это ни противоестественно, помогло разуму Дэниела меньше думать о физическом присутствии Ларкин – о ее голосе, вкусе ее кожи, – а сосредоточить мысли на том, кто она такая.
Художница не от мира сего, которую открыл Рассел Лермонт? Или, если точнее, создание из иного мира, но как это все же понимать? Дэниел стоял на Хай-стрит и глядел на рекламный щит на доме Ника. Его мысли потекли в странном направлении – обычно он начинал размышлять в таком ключе, когда читал биографию исполнителя, умершего слишком рано (или слишком поздно) и не оставившего после себя ничего, кроме воспоминаний озадаченных свидетелей его жизни. Никто никогда не воспринимал его всерьез. На сцене она прямо преображалась. Он мне сказал, что между ними все кончено, однако… Кто знал, что она на такое способна?! Такие вспомогательные источники могли быть весьма полезны, хоть и не отличались надежностью и, конечно, в подметки не годились…
Внезапно в голове возникли слова Джуды Трент: «Она – первоисточник», – и тут же всплыло произнесенное ею непонятное имя…
Не Бет и не Блет. Не английское, а валлийское.
Блодьювидд.
– Черт! – Он сунул бутылку абсента в урну.
Все его заметки к книге хранились в ноутбуке, на столе в гостевой спальне Ника; там же пылились справочники, книга Ружмона, сборник изречений Шопенгауэра и труды, посвященные мифу о Тристане. Но ничего про кельтскую мифологию у Дэниела не было. А Британская библиотека уже закрылась.
Зато книжный «Уотерстоунс» рядом, а он открыт до восьми!
Дэниел поспешил туда и спустился в отдел фольклора и мифологий народов мира. Долго читал корешки, пока не нашел искомое – между книгами «От ритуала к роману» и «Совы на тарелках»: карманный вариант эврименовского издания «Мабиногиона».
– Ага, – прошептал Дэниел.
Он полистал книгу и открыл ее на Четвертой ветви, «Мат, сын Матонви».
И в один из дней он отправился в Каэр-Датил, чтобы навестить Мата, сына Матонви. И, когда он уехал, жена его вышла из дома на прогулку и услышала в лесу звук рога. Вслед за этим мимо пробежал олень, а за ним – собаки и загонщики. Следом скакал человек на лошади. «Пусть слуга пойдет, – велела она, – и узнает, кто это». Слуга пошел и спросил об этом. «Это Гроно Пебир, владетель
