Бренная любовь - Элизабет Хэнд
– О… сэр…
На пороге стояла Бреган. Ее глазки вспыхнули по-птичьи, когда она повернулась и обратилась к кому-то в комнате:
– Мисс, к вам тот новый доктор.
– Да, да, пожалуйста, входите, – сказала Эвьен Апстоун, и Рэдборн вошел.
Она стояла у выцветшего зеленого кресла в дальнем конце крошечной комнатки. Он окинул комнату взглядом: беленые стены; голые потолочные балки, над очагом совсем черные; домотканые половики на дощатом полу, стол и стулья, раскладушка (видимо, для Бреган) и кровать, застеленная белым покрывалом, расшитым маками. В одном углу – расписной валлийский сервант, заполненный посудой и безделушками (чашки, фарфоровая собачка). У окна мольберт с холстом, а рядом тот же письменный столик, заваленный красками, карандашами, альбомами и кистями, который Рэдборн уже видел в палате Эвьен.
– Вы пишете, – сказал он.
Она покачала головой.
– Нет, жду, когда холст просохнет. Я успела его загрунтовать еще вчера, в палате. Присаживайтесь, мистер…
– Комсток, – подсказал Рэдборн. – Рэдборн Комсток.
– Да. Пожалуйста, садитесь.
Она указала ему на один из простых стульев. Рэдборн сел и положил альбом на стол. Эвьен Апстоун повернулась к Бреган.
– Заваришь нам чаю, Бреган? И, может быть, сбегаешь в дом за каким-нибудь угощением? – Она виновато улыбнулась Рэдборну. – Мы только переехали, боюсь, мне нечего вам предложить.
– Ничего страшного. Я ведь завтракал.
– А я нет, – ответила Эвьен и засмеялась; Рэдборн заметил, что у нее раскраснелись щеки.
– Доктор Лермонт вас не кормит?
– Кормит, но с утра у меня не было аппетита. Ночью я проснулась и почувствовала, что заболеваю. Доктор Лермонт сделал мне укол, чтобы я лучше спала. Признаться, здесь аппетит у меня неважный – думаю, это из-за постоянных ветров.
Эвьен повернулась к маленькому окошку.
– Ночью вой ветра мешает мне спать. – Тут она с улыбкой взглянула на Рэдборна. – Но может, у вас сон покрепче моего.
Бреган поставила на стол принадлежности для чая, затем налила в железный чайник воды из кувшина и повесила его над огнем. Доставая чашки и блюдца, она то и дело косилась на Рэдборна. Он выпрямился и кашлянул.
– Видите ли, доктор Лермонт просил меня проведать вас и узнать, как вы тут обживаетесь. Вижу, что все хорошо.
Он умолк. Эвьен Апстоун, сидевшая в противоположном конце комнаты, вдруг выпрямилась, как штык, и уставилась на него. В отсветах пламени из очага ее глаза сияли, точно подсвеченные солнцем листья березы, причем казалось, что в них нет зрачка. Волосы она собрала на затылке в рыхлый пучок, но, когда Рэдборн посмотрел на нее, они вдруг, в один миг, рассыпались каштановыми волнами по плечам.
Осенние листья, подумал он, и ему сдавило горло.
– Мисс Апстоун, – начал он.
– Смотрите-ка. – Она не сводила с него взгляда – странного, пустого взгляда, как у задумавшегося ребенка. – Бреган несет нам чай.
– Да, мисс. – Бреган поставила на стол поднос и полуприсела в реверансе, повернув голову так, что уцелевшая половина ее лица расплылась в хитрой улыбке. – Сбегаю в дом и принесу вам завтрак.
Она вышла, и в открытую дверь хлынул чистый прохладный воздух. Рэдборн сидел, дожидаясь, пока Эвьен Апстоун разольет чай, но та лишь молча глядела на него. Спустя минуту она кивнула ему на стол.
– Прошу вас, – с улыбкой сказала она.
Он смущенно встал. Подавать гостям чай – женское дело, но мисс Апстоун, очевидно, привыкла, чтобы ей прислуживали.
– Э-э, мисс Апстоун? Не желаете ли чаю?
– Да, пожалуйста, – ответила она.
Он принялся разливать чай по чашкам и тут же расплескал его по столу. Эвьен этого как будто не заметила. Ни сливок, ни сахара не оказалось, а сам чай горько пах сырым миндалем. Эвьен не вставала с кресла и ждала, когда ей принесут чай, а потом в один присест выпила всю чашку.
– Ах! – воскликнул Рэдборн. – Обожжетесь!
– Нет, не обожгусь. – Из ее рта вырвалась крошечная струйка пара. – Он не такой уж и горячий. На вкус, правда, не очень.
– Простите. – Повозившись с чашкой, он осторожно попробовал напиток. – Фу! Ну и гадость! – Он поморщился. – Я, наверное, как-то его испортил, пока наливал.
– Это неважно. – Она встала, подошла к столу и налила себе вторую чашку. – Он теплый. Это главное.
На сей раз она пила медленно, одарив Рэдборна заговорщицкой улыбкой. Тот улыбнулся в ответ и допил свою чашку. Когда Эвьен налила ему еще, он засмеялся, но все же выпил.
– Итак. – Она отодвинула чашку с блюдцем и потянулась за его альбомом. – Можно взглянуть?
– О да. Но я попрошу вас об ответной услуге. Можно? – Он показал на стопку акварелей на столе.
– Конечно, пожалуйста.
Она томно взмахнула рукой. Зеленое пламя засветилось в венках на ее кисти, бронзовея промеж пальцев. Рэдборн ощутил жжение на языке и слабый привкус меди. Тут же вспомнилось хитрое выражение лица Бреган, и как она возилась с чайником…
– Чай, – с трудом выдавил он. – Отрава. Она нас отравила.
Эвьен подняла глаза от страниц его альбома и улыбнулась.
– Что вы! То был не яд, а лекарство.
– Но… – Рэдборну было трудно говорить; комната как будто стала меньше. – Но я не болен!
– Вы видите то, чего не видят остальные. – Она показала ему изображение человека, из глаз которого струились пчелы, а изо рта вместо языка торчала оса. – Я тоже.
Ее улыбка стала шире.
– Идемте, – сказала она, вставая. – Прогуляемся.
– А вам разве… дозволено?
Эвьен взяла его ладонь и прижала к своим губам.
– Нет. – Она открыла рот и обхватила губами кончики его пальцев. – Но мы пойдем все равно.
С этими словами она вышла за дверь, в серо-зелено-серебристый мир. Рэдборн, пошатываясь, вышел следом. Сердце колотилось, его всего трясло, как от столбняка, одна за другой накатывали волны тошноты. Он беспомощно подумал, что надо позвать доктора Лермонта.
Однако дом оказался невероятно далеко – его почти не было видно, – а потом и вовсе исчез.
– Постойте… мисс Апстоун, прошу, подождите!..
Далеко впереди стремительно шагала по серому склону женщина. Юбка ее раздувалась, длинные волосы трепал ветер. Рэдборн побежал за ней, умоляя вернуться, остановиться, остановиться.
– …прошу вас, стойте! – Он выбился из сил; тошнота отступила, но отдышаться удалось не сразу. – Мисс Апстоун?
Вокруг расстилалась открытая
