Бренная любовь - Элизабет Хэнд
– Мисс Апстоун! – крикнул Рэдборн.
Как он здесь очутился?
Память отшибло. Он облизнул губы и почувствовал на них соль, а на языке – привкус золы. Либо в чай подмешали снотворное, либо он по какой-то иной причине потерял счет времени и потому к вечеру оказался здесь, на пустоши, продуваемой злыми ветрами. Рэдборн провел рукой по лицу и ощутил, что оно покрыто пóтом и чем-то липким.
Кровью? Он осмотрел руку – нет, крови не было. На обуви запеклась корка из грязи, песка и черных водорослей. Сняв с ботинок несколько таких прядей, он выпрямился. Человек у домика мог быть только доктором Лермонтом. Страх и чувство вины окончательно привели Рэдборна в чувство; уже во второй раз он не справился со своими обязанностями! Он быстро пошел в сторону Сарсинмура. Ледяной ветер дул с запада, донося запахи взморника и торфяных пожаров. Рэдборна била дрожь, и он стал размахивать руками, чтобы немного согреться. Под ногами трещали сухие вайи папоротника-орляка.
Он шел и шел, ничуть не приближаясь к месту назначения. Сарсинмурские утесы оказались куда дальше, чем он думал. Рэдборна начинало лихорадить; голова пульсировала болью и надувалась, как дряблый воздушный шар. От нестихающего ветра так болели уши, что ему пришлось зажать их руками и так идти дальше, подобно человеку, только что пробудившемуся от ночного кошмара. Пальцы занемели от холода, и он спрятал руки в карманы.
Тогда-то он и услыхал музыку.
Играли на свирели. Звучали высокие, ясные переливы, похожие на птичью песню. Мелодии не было, лишь повторялись одни и те же приятные ноты – будто музыкант снова и снова наигрывал гаммы.
Постепенно звуки становились заунывными, даже меланхоличными. Рэдборн знал, что ни одна птица так петь не могла.
Он замер, прислушался, окинул взглядом пустошь, но никого не увидел. Силуэт человека на мысе давно исчез. Мертвая трава под ногами неумолчно шуршала и шипела под порывами ветра. Свет заходящего солнца казался холодным и резким. Тени, змеившиеся по земле, были черными, как и отбрасывающие их жухлые ветви терновника. Груда камней неподалеку, казалось, парила над желтыми зарослями утесника.
– Господи, – прошептал Рэдборн.
Пейзаж внезапно показался ему до боли, до одури знакомым. Рэдборн с ужасом вспомнил рисунок Эвьен Апстоун в кабинете доктора Лермонта: эскиз Эвьен Апстоун с черными колоннами, парящими над пустырем.
Он сломя голову кинулся к мысу, не глядя под ноги и то и дело спотыкаясь о камни и ветви терновника.
Музыка не умолкала. В причудливом контрапункте с зыбким пением свирели зазвучали голоса: высокие, ровные, монотонные. Слов будто бы не было. Рэдборн осмотрелся и никого не увидел, однако музыка ему совершенно точно не чудилась. Мало того, она становилась громче. Рэдборн побежал зигзагом, надеясь избавиться от преследователей, но тщетно: музыка раздавалась уже прямо у него за спиной. Он резко развернулся: никого.
Сарсинмур теперь остался позади, а впереди виднелась Тревенна. Мог ли звук доноситься оттуда: из церкви или со школьного двора? Час уже поздний. Поют вечерню?
Однако ветер дул с запада, а музыка звучала повсюду, со всех сторон, била по ушам подобно набату, заглушая все остальные звуки, даже вой ветра, рев моря и его собственное дыхание. Рэдборн с криком повернулся к Сарсинмуру и побежал.
Не одолел он и пятидесяти шагов, как появились они. Сперва пес – он часто дышал, скачками взбираясь на пологий холм левее Рэдборна, покуда не поравнялся с ним. Зверь был невиданных размеров: если поднять его на задние лапы, он оказался бы выше него. У пса была длинная черно-белая шерсть, заостренная морда и приоткрытая, словно в усмешке, пасть. Когда он поднял голову и посмотрел на Рэдборна, тот увидел круглые глаза со зрачками цвета торфяной воды; белки в сравнении с темной радужкой туманно сияли. Пес смеялся над Рэдборном.
Рэдборн охнул. Зверь был так близко, что он чувствовал рукой его жаркий бок. Затем пес, не прибавляя шагу, обогнал его: черные лапы резали утесник, как ножницы.
– Ragresek brathky,[52] – прокричал голос; Рэдборн обернулся и опять никого не увидел. – Ragresek brathky! – вновь раздался крик, на сей раз так близко, что зазвенело в ушах.
Рэдборн рухнул на землю и кубарем пролетел несколько ярдов вниз по склону. Камни и ветви утесника цеплялись за одежду; наконец он замер рядом с еще цветущим кустиком вереска, лег на живот и попытался слиться с землей.
С холма спускалась небольшая процессия. Четыре лошади шли одна за другой, серые и белые; бока их были облеплены мухами и репейником. Верхом на каждой лошади сидел всадник: трое мужчин, одна женщина. С земли Рэдборн не мог толком рассмотреть их лица. Возможно, то были лудильщики. Одежда на них была потрепанная и несколько архаичная: плащи без капюшонов и тяжелые кожаные башмаки, на шее женщины – светло-серый шарф, обернутый несколько раз. Мужчины были высокие, смуглые, с длинными темными волосами, завязанными сзади в хвосты. У одного Рэдборн заметил неровно остриженную бороду и усы. Когда всадники приблизились, он сумел получше разглядеть женщину, тоже высокую и широкоплечую, с рыжевато-каштановыми волосами.
С его губ почти сорвалось ее имя. Но за миг до этого ее лошадь пронеслась мимо, копытами выбивая из гранита и каменного крошева яркие искры. Трое мужчин не отставали. Их запах наполнил воздух, как дым. Крепкий дух лошадей и немытых волос, морской соли и промасленной кожи. И над всем этим – резкий зеленый запах древесного сока.
Он так сильно ударил в нос, что Рэдборн невольно поморщился и потер переносицу. В этот миг последний мужчина вдруг обернулся и уставился на него сквозь опустившиеся сумерки. Он вскинул руку, указал на Рэдборна и громким, звенящим голосом произнес слова на незнакомом языке.
Тихо выругавшись, Рэдборн вновь прижался к земле. Всадник натянул поводья и, кажется, хотел спешиться, но вместо этого нагнулся и подобрал горсть земли. Остальные, ничего не замечая, продолжали путь. Не успел Рэдборн двинуться с места, как всадник швырнул в него землю.
Мелкие камни и песок больно ударили в лицо. Рэдборн закричал от боли; глаза жгло, словно в них плеснули скипидаром.
– Господи! Ох, не надо!
Закружил вихрь, словно взмыла в небо стайка куропаток. Рэдборн принялся судорожно тереть глаза, затем выдернул из брюк полу сорочки
