Бренная любовь - Элизабет Хэнд
– Нет. Моего деда.
– Понятно.
Я вышел за ней на улицу. «Гольфстрим» уже отогнали, вместо него на поле стоял «роллс-ройс» с открытым багажником, в котором я заметил дедову картину в сложной сбруе из кожаных ремней и сеток.
– Неплохо устроилась! Поедет с шиком.
Джанет Кейтли протянула мне руку. Я пожал ее, но отпустил не сразу, а потом тихо произнес:
– Точно не хотите со мной?
Она улыбнулась с искренним сожалением.
– Рада бы, но никак. Может, завтра?
– Может.
Я помахал ей на прощание, когда лимузин повез их с картиной навстречу мареву лондонского юга.
Выкурив сигарету, я сел в машину к одному из охранников, у которого как раз закончилась смена. Он подвез меня до склада – безликого, немного зловещего скопления зданий на задворках аэропорта.
– Мотоцикл, говорите? – поинтересовался он, бросая форменную куртку в багажник своего «ситроена». – «Триумф»?
– «Винсент».
– Ого! – Он присвистнул. – Неужели «Черная молния»? Как в песне?
– «Черная тень».
– Охренеть! – Охранник глянул на меня, покачал головой и подъехал к стальной двери моего гаражного бокса, отбрасывающей жаркие блики на асфальт. – Что ж, если вам понадобится гараж, свистните! – крикнул он напоследок. – Уж я о ней позабочусь!
Я в приятном предвкушении подошел к двери бокса. Воткнул ключ в замок, рывком поднял дверь – и вот она, передо мной.
– О, детка, – произнес я вслух, бросая рюкзак на пол. – Детка, детка! Готова прокатиться?
Расплавленное солнце наводнило гараж. Часто моргая, я вошел внутрь. Коснулся ручек руля – они были мягкие, как деготь. Бережно выкатил мотоцикл на улицу и поставил в небольшом квадратике тени под стеной здания. Запер бокс и подошел к моей красавице.
То была «Черная тень» фирмы «Винсент», модель 1955 года выпуска, одна из последних – в том же году фабрика закрылась. Я купил ее пятью годами позже, когда ненадолго слез с препаратов и приехал поработать в Лондон. Потратил на нее все деньги, которыми собирался платить за съемную квартиру, и вынужден был поселиться у друга Саймона – Ника Хейворда. Тогда мне так и не удалось никому объяснить, зачем я купил «Тень»; Саймон решил, что это была типичная для маниакальной фазы выходка.
Но теперь-то я понял. Теперь я вспомнил: я купил ее на этот случай.
– Скучала, крошка?
Я закурил и принялся за дело. Проверил коробку передач, смахнул пыль и мертвых букашек со стоек и ободов, протер банданой заднюю подвеску с оригинальным кадмиевым покрытием – много месяцев я искал байк именно с кадмиевым покрытием, а не хромированным или нержавеющим. В последнюю очередь я подошел к бензобаку с шильдиком: великолепным крылатым Меркурием, парящим над словами «ЧЕРНАЯ ТЕНЬ».
Убедившись, что до заправки мне бензина хватит, я повязал бандану на голову и запрыгнул на мотоцикл: за спиной висел рюкзак, а «Винсент» подо мной казался теплым, как живая плоть. Двигатель один раз чихнул и взревел, но его рев потонул в летевшем с шоссе автомобильном гуле. Я объехал склад, изрыгая белые клубы выхлопных газов, вырвался на дорогу и помчал на север. «Тень» разгонялась до 150 миль в час, это была последняя отметка на ее громадном спидометре; я набрал 90, петляя в черном потоке машин и миникэбов, наводнившем городские улицы подобно дыму, лезущему из всех щелей.
Минуло пять лет, но ключи от квартиры Ника до сих пор были у меня. Самого Ника я не видел очень давно: он пропадал то на гастролях, то в студии, то жил у очередной подружки. Я подумал, что на сей раз все-таки поблагодарю его за приют лично.
Тоттенхем-корт-роуд стояла в пробках, поэтому я решил дать крюк, повернул к Тафнелл-парку и через Аркуэй въехал в Крауч-энд. Здешние места всегда вызывали у меня почти невыносимую ностальгию с легкой примесью отчаяния: все эти новоделы в тюдоровском стиле, каждый со своим клочком газона, каменной крошкой на стенах, пластиковыми вазонами под терракоту и облупленными пластиковыми гномиками, что охраняют клумбы с примулами и колокольчиками, мечтающими о лесе.
На американский пригород эти кварталы были непохожи. Здесь стояла жутковатая атмосфера, болезненная зацикленность на порядке, с помощью которого местные жители будто пытались отвратить нечто опасное, некий природный хаос. Как и многие другие районы Лондона, этот напоминал мне о чем-то безвозвратно забытом – о сне или фрагменте сна, осколке отшибленного за долгие месяцы в клинике Маклина воспоминания, заплутавшего в медикаментозном тумане, который с тех давних пор окутывал мой разум. Начинала болеть душа – болеть по-настоящему, желать, алкать и мечтать о чем-то, что скрывалось за кирпичными домиками и пением птиц в ветвях диких яблонь.
Я остановился на светофоре, затем свернул на Холлоуэй-роуд. Машин здесь было много. От окатывавших меня волн утраты и вожделения байк то и дело покачивало. Я решил остановиться и припарковался возле паба. Он был уже забит людьми, отмечающими конец недели, поэтому я заскочил в соседний продуктовый и купил бутылку апельсинового напитка. Обойдя в его поисках почти весь магазинчик, я наконец подошел к кассе и, пока искал мелочь, ненароком сшиб горшок с пластиковым папоротником. Девушка за кассой посмотрела на мою «Тень» за окном, от двигателя которой еще поднимались тонкие струйки выхлопных газов, затем на меня.
– Вы, наверное, с Паровой выставки?
Я сделал большой глоток из бутылки и мотнул головой.
– А что это?
Она показала на плакат у двери.
– Выставка, проходит сейчас у нас в Прайори-парке. Вы на них похожи. На цыган. – Она улыбнулась. – Поняла, вы не с ними.
Я выбросил в урну пустую бутылку, помахал на прощанье и поехал дальше. Полчаса спустя я оказался в Кэмден-тауне.
За домом Ника была закрытая подворотня, где стояли мусорные баки и древние раздолбанные усилки. Прямо на земле возле запертой калитки спал пьяница. Я пихнул его мыском ботинка.
– Эй, здесь нельзя спать!
Он с трудом разлепил веки и хотел меня обругать, но потом продрал глаза и быстро вскочил на ноги.
– Виноват, сэр, я и не думал, что сюда знать захаживает, – пробормотал он, пятясь и неуклюже кланяясь. – Я ведь никому не помешал, а? А?
– Не помешали. – Я отпер калитку, завел в подворотню «Тень» и запер ее на замок, потом двинулся ко входу в дом. Сделав несколько шагов, я замер на месте.
Я провел в Лондоне немало времени, причем большую его часть жил здесь, в Кэмден-тауне. Пил до потери пульса, спал с кем ни попадя, халтурил понемногу для местных рок-групп, фронтмены которых
