Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр
Чэн Фэнтай испугался, что Шан Сижуй в гневе порвет снимок, поспешно выхватил его из рук и на все лады принялся расхваливать:
– Шан-лаобань такой красивый здесь!
Шан Сижуй с мрачным выражением на лице лишь пробормотал:
– Само собой!
На обратной стороне фотографии было подписано: «Цзян Мэнпин от Шан Сижуя. Восемнадцатый год Китайской Республики, восьмой день первого месяца, снято в пинъянском тереме «Тайхэлоу» в ресторане».
Шан Сижуй с вытянутым лицом отобрал фотографию. С тех пор как он повстречал Чэн Фэнтая, воспоминания об этой женщине все меньше тревожили его, но, как только он увидел связанную с ней вещь, застарелая ненависть вскипела в нем с прежней силой. Чэн Фэнтай заметил, как Шан Сижуй мертвой хваткой вцепился в снимок, кончики пальцев его аж побелели, а глаза яростно засверкали. Ему послышалось даже, что Шан Сижуй заскрипел зубами, казалось, он вот-вот вырвет Цзян Мэнпин со снимка и проглотит ее живьем.
Шан Сижуй закричал в гневе:
– Сяо Лай! Неси ножницы!
Немного погодя Сяо Лай принесла ему ножницы, увидев снимок, она сразу же поняла, что Шан Сижуй собирается сделать. Чэн Фэнтай тоже подумал, что он хочет растерзать фотографию на мельчайшие клочки, однако тот, вопреки ожиданиям, безо всякого снисхождения разрезал снимок пополам одним движением. Половинка с Цзян Мэнпин упала на пол, а свою он передал Сяо Лай:
– Держи, если тот репортер придет снова, отдашь ему.
Пока он говорил, Чэн Фэнтай присел на корточки и поднял фотографию Цзян Мэнпин, сдунув с нее пыль. Обернувшись, Шан Сижуй как раз застал эту картину и тут же в ярости вскрикнул, нахмурившись. Чэн Фэнтай и бровью не повел, потряс снимком и зацокал, качая головой:
– Ты только посмотри на это огромное круглое лицо! Такая уродливая, куда ей до нашего Шан-лаобаня! Вот как только вернется Чан Чжисинь, покажу ему этот снимок, теперь уж ему не скрыться от моих насмешек, выскажу все, что думаю о его вкусе! – с этими словами он бережно вложил фотографию в чековую книжку.
Шан Сижуй довольно закивал:
– Вот и правильно! – и дальше допытываться не стал.
Затем Шан Сижуй сам заговорил с Чэн Фэнтаем об истории этого снимка. В тот год брат и сестра Шан и Цзян были популярны в Пинъяне, и заядлые театралы решили угостить их запеченной уткой в тереме «Тайхэлоу», пришел туда и Чан Чжисинь. Только он вошел, как они с Цзян Мэнпин улыбнулись друг другу и тайком взялись за руки. Все в труппе «Шуйюнь» прекрасно знали об упрямстве Шан Сижуя, изо всех сил старались скрыть тайную связь возлюбленных, опасаясь, как бы Шан Сижуй чего не заподозрил. Шан Сижуй, впрочем, заметил эти знаки внимания, но не почуял неладного, с младых ногтей он соображал медленнее прочих людей, так что, наоборот, обрадовался: вот как хорошо дружат его шицзе и третий молодой господин Чан, с его поддержкой имя шицзе прогремит еще громче!
Дойдя до этого места в своем рассказе, Шан Сижуй начал бить себя в грудь, раскаиваясь в содеянном, как бы ему хотелось повернуть время вспять и размазать по лицу Чан Чжисиня запеченную утку с лепешками:
– Вот я дурная голова, ну правда, настоящий дурак! Эта парочка изменщиков ворковала на глаза у всех, а Юань Лань и прочие, боясь, как бы я чего не заметил, изо всех сил заговаривали меня, все подкладывали мне утку! В тот день я за один присест съел две большие жареные утки! Чуть не лопнул!
Хотя такое поведение и правда выглядело глупым, однако Шан Сижуй так рьяно проклинал себя за пустоголовость, что Чэн Фэнтаю неловко было над ним насмехаться, он лишь молча похлопал его по плечу, преисполненный сочувствием.
У других воспоминания об этом обеде вызывали смех, Шан Сижуй же чувствовал себя подавленным. Тогда Чэн Фэнтай продолжил учить его грамоте; то и дело подшучивая, держал его за руку и помогал выводить иероглиф «феникс», объясняя, что это «птица, завернутая в большой плащ»[143]. Когда дело доходило до насмешек над другими, Шан Сижую смекалки было не занимать, он тут же принялся дразниться, что Чэн Фэнтай взял себе птичье имя, однако Чэн Фэнтай чуть было его не побил. От смеха он не мог и вздохнуть, все катался по полу. Так они и забавлялись до вечера, и на душе у Шан Сижуя стало легко.
Чэн Фэнтай с нарочито серьезным видом взглянул на часы и перешел к главному делу сегодняшнего дня:
– Сегодня я отведу Шан-лаобаня поужинать в одно особенное место.
Глаза Шан Сижуя заблестели, и он бросился переодеваться:
– Что за особенное место? В Бэйпине осталось что-то, чего я не пробовал?
Чэн Фэнтай похлопал его по животу:
– Какой ты самонадеянный! У тебя такой огромный желудок?
– А то! – ответил со смехом Шан Сижуй. – Ты разве не знаешь, у нас в артистических кругах есть те, кто не любит водиться с проститутками, не любит азартных игр, не пристрастился к опиуму, но вот поесть любят все. Какой бы ресторанчик с хорошей кухней ни открылся, не пройдет и трех дней, как кто-нибудь тут же пригласит меня туда отведать новые блюда!
Чэн Фэнтай заметил:
– У Шан-лаобаня много друзей. Сегодня в том ресторане обновляют меню, так что Юань Сяоди сделал правильный выбор.
Шан Сижуй, застегивавший пуговицы, замер:
– Юань Сяоди угощает?
– Да, хочет извиниться за свою наложницу.
Услышав его слова, Шан Сижуй тут же разъярился и идти отказался, однако Чэн Фэнтай предвидел это. Подвергнувшаяся унижениям Юй Цин на следующий же день уехала в Шанхай, никого не предупредив и не забрав свой гонорар за два спектакля, лишь оставила Шан Сижую письмо. Шан Сижуй уже собирался сыграть с ней «Пионовую беседку» и «Нефритовую шпильку», а также «Городок Мэйлун» и «Сы лан навещает мать» из репертуара пекинской оперы, а теперь все его надежды обратились прахом. Потеряв столь внезапно хорошего партнера и близкого друга, как мог он не затаить обиды?
Чэн Фэнтай
