Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр
Юй Цин не отрывала взора от царапин на лице Шан Сижуя, а затем вдруг подошла к нему и с нежностью обняла, склонив голову и прижавшись щекой к его шее, как будто не в силах была с ним расстаться, безумно им дорожа. Шан Сижуя не раз обнимали против воли восторженные поклонницы, однако подобное объятие, совершенное по всем правилам, было для него в новинку. Несколько смутившись, он нежно, словно драгоценную жемчужину, придержал Юй Цин за спину, удивляясь, когда это она обзавелась заморской привычкой обниматься.
Юй Цин медленно проговорила:
– Шан-лаобань, наши «Записки о прячущемся драконе» поистине хороши, замечательная «Любимая подруга» тоже хороша, я правда очень рада, что выступаю с тобой на одной сцене.
Шан Сижуй ответил:
– И я.
Душевное волнение, охватившее их, было столь велико, что все остальное перестало для них существовать – ни различия между мужчиной и женщиной, ни взгляды прохожих их не заботили. Во взглядах Чэн Фэнтая и Сяо Лай, устремленных на них двоих, читались полное умиротворение и спокойствие.
Когда Юй Цин вошла в свой дом, Чэн Фэнтай решил подшутить над Шан Сижуем:
– Шан-лаобань, и каково тебе обнимать девушку?
Шан Сижуй буркнул в ответ:
– А это тебя не касается!
Шан Сижуй не мог и подумать, что после сегодняшнего расставания они с Юй Цин не увидятся долгие годы.
Глава 20
Хотя Шан Сижуй и строго-настрого запретил своим актерам распространять слухи о Юй Цин и Юань Сяоди, разве труппу «Шуйюнь» так легко обуздать? Эта сплетня мигом вышла за переделы труппы, разлетелась по всему городу и в конце концов, как и всякие пересуды о личной жизни звезд, попала на страницы газет, превратившись в секрет, знал который каждый житель Бэйпина. Однако в сплетнях издавна переплетались правда и ложь, газеты так и не пришли к единому мнению, статьи в них то и дело противоречили друг другу, притом что каждая звучала на редкость убедительно.
Не прошло и пары дней после публикаций, как нашлась кучка знающих людей, которые смело поручились, что на самом-то деле Юй Цин и Юань Сяоди ничто не связывает, ведь истинные родственные души – это Юй Цин и Шан Сижуй. А иначе с чего бы Юй Цин так помогать Шан Сижую, да еще ставить вместе с ним новые пьесы и искать для них актеров? Когда актеры прибывают в Бэйпин на поклон к признанным мастерам, согласно порядку старшинства, первым делом полагается обратиться в общество «Звуков циня», основанное Нин Цзюланом, так с чего бы труппе «Шуйюнь», вмешавшейся так кстати, перепала подобная выгода? На худой конец, если поначалу они и не испытывали друг к другу никаких чувств, вполне возможно, что после страстных взглядов, которыми обменивались император и его наложница на сцене, шутка обернулась правдой. Шан Сижуй относился к Юй Цин с дружеским участием, а Юй Цин к Шан Сижую – с нежностью, и это видели все служащие «грушевого сада». От того, как Юй Цин накладывала ему еду, до того, как Шан Сижуй придерживал над ней зонт, – подобных романтических мелочей и не счесть. Какие мужчина и женщина станут так часто путаться вместе, если только между ними нет непристойной связи – разве могут это быть простые дружеские чувства?
Наконец появилась третья версия, объединившая две предыдущие: оказывается, Юань Сяоди и Шан Сижуй сражаются за сердце Юй Цин. Оттого, что эта напечатанная сплетня собрала имена сразу троих известных актеров, она произвела больше всего шума, выжала из читателей больше всего слез и предстала наиболее убедительной. Каждый добавлял что-то от себя, и история обрастала все более красочными деталями. Когда же сплетня эта сквозь все преграды долетела наконец до ушей Шан Сижуя, ему нечего уже было возразить, кроме как фыркнуть «Ну и чушь!» в ответ. Однако «чушь» эту, вышедшую из-за кулис труппы «Шуйюнь» и дошедшую до общественности, публика истолковала на свой лад. Ведь когда дело касается слухов, терпеливое их разъяснение главными участниками воспринимается как попытка утаить истину. Не обращать внимания на слухи – значит молчаливо признать их, а бурно отрицать – прикрыть смущение вспышкой гнева. Шан Сижуй прекрасно понимал: посторонние могут говорить о тебе что им вздумается, и будь у тебя хоть сто ртов, ты и тогда не оправдаешься. Слухи о его романе с Юй Цин в конце концов стали восприниматься как правда.
Раз слухи уже забурлили, забили фонтаном и обе стороны потеряли лицо, разве мог Чэн Фэнтай позволить Шан Сижую молча сносить обиду? Для человека благородного, коим считал себя Чэн Фэнтай, и спустя десять лет отомстить не поздно, не оставить зло безнаказанным. Опасаясь, что слухи эти будут ходить кругами, но до Юань Сяоди стараниями добрых людей, желающих сохранить его репутацию, так и не дойдут, он специально подговорил одну барышню, сопровождающую господ за обедом, чтобы та в красках обрисовала Юань Сяоди бесчинства третьей наложницы. Услышав эту историю, Юань Сяоди так испугался, что краска отлила у него от лица, в гневе он вскочил из-за стола. Человек ученый, он всегда отличался интеллигентным нравом, однако обида за Юй Цин заставила его потерять лицо, и на сей раз он и в самом деле не сдержал ярости. Как и предполагал Чэн Фэнтай, вернувшись домой, Юань Сяоди сразу же передал старшего барчука, рожденного от третьей наложницы, на воспитание главной жене. Когда же третья наложница разродилась еще одним сыном, не успела она отсидеть месяц после родов [139], а грудничка уже унесли и передали второй наложнице. Третья наложница рыдала и скандалила, даже отыскала веревку, чтобы повеситься, но Юань Сяоди оставался непреклонен: он женился на третьей наложнице только ради детей, она была молода и полна сил, разумеется, никаких чувств он к ней не испытывал. Две старшие супруги, заполучив столь желанных сыновей, не только не вступились за третью наложницу, но и, напротив, подбивали Юань Сяоди дать ей денег и отослать прочь: а вдруг в будущем родная мать барчуков, полагаясь на свой статус, вновь примется за бесчинства и опозорит семью? Юань Сяоди только и думал, как бы смыть с себя имя актера,
