Бренная любовь - Элизабет Хэнд
«Как их опоили». «Как их нашли».
Он сделал шаг назад, пытаясь охватить взглядом все полотно.
Нет, это не работа Берн-Джонса. Дэниел готов был в этом поклясться. Он разглядывал рыцаря с нарастающим душевным трепетом.
Да, безусловно, это картина кисти другого художника, но позировал ему явно тот же самый юноша, которого Берн-Джонс выбрал натурщиком для эскизов к легенде о Тристане и Изольде.
Тот же хищный лик, те же глубоко посаженные глаза и тонкий, изящный изгиб губ; то же влечение во взгляде – не просто страсть, а опустошительное пламя.
Дэниел принялся с интересом осматривать картины вокруг, но не нашел ни одной работы того же художника, одни лишь карандашные портреты какого-то бородача в белом халате – карикатурные изображения викторианского доктора в обрамлении мелких завитков рукописного текста. Еще там были портреты крылатой женщины с обнаженной грудью, державшей в поводу крылатого зверя. Все они были подписаны одинаково: «Укрощение дракона».
– Эндрю Кеннеди, – сказал Лермонт, вставая рядом и вручая Дэниелу стакан. – Большую часть девятнадцатого века он провел в Королевской психиатрической лечебнице города Глазго.
– Правда? – Дэниел сделал глоток скотча. – Что его беспокоило?
– Помрачение сознания с приступами экзальтации.
– То есть?
– То есть он считал себя неким божеством, демиургом, сверхъестественным созданием. Не всегда, разумеется. Изредка.
– А! Демиург на полставки.
Лермонт улыбнулся.
– В наше время ему бы диагностировали шизофрению. Или, может, биполярное расстройство личности.
– Ясно. – Дэниел искоса поглядел на Лермонта – человека, чья фармацевтическая империя создала антидепрессант весьма узкого спектра действия, который, согласно недавно вышедшей в «Форбс» статье, обогнал по продажам все существующие СИОЗС вместе взятые. – В наше время он мог бы принимать «Экзалтан» и быть успешным телемаркетологом.
– Запросто, – кивнул Лермонт.
Дэниел окинул взглядом висевшие перед ними рисунки и полотна.
– В наше время вам пришлось бы потрудиться, чтобы заполнить эту комнату картинами.
– О, вы будете удивлены! – Лермонт взглянул на Бальтазара Уорника, задумчиво разглядывавшего стопку альбомов на невысоком журнальном столике. – У меня есть друг, который оборудовал в своем пентхаусе обсерваторию. А другой мой приятель сделал себе бассейн, заполняемый во время прилива морской водой.
Лермонт медленно пошел вдоль стены.
– Считайте, что это – моя обсерватория. И в моей коллекции сотни телескопов.
Он замер у небольшого полотна, забитого яркими формами, точно фруктами в стеклянной вазе: лимонными, изумрудными, алыми, фиолетовыми.
– Знаете, что можно увидеть через эти телескопы? Другие миры. Каждый телескоп позволяет нам взглянуть на новый неведомый мир – со своей религией, ландшафтом, архитектурой и языком, населенный животными, растениями и людьми: королями и королевами, богами и дьяволами…
– И такими, как мы, – простыми смертными, – вставил Бальтазар Уорник. – Не советую вам его заводить, Дэниел. Я давно говорю Расселу: создай лучше лекарство от навязчивого стремления коллекционировать эти штуки.
– Я их не коллекционирую. – Лермонт допил, поставил стакан на стол и скрестил руки на груди, продолжая разглядывать картины. – Я их сохраняю. Оберегаю.
– Как скажешь, – ответил Бальтазар. – Интересно, они тоже так думают? – Он вновь уставился на книги.
Дэниел приподнял бровь.
– У ваших картин есть собственное мнение на этот счет?
– Ну что вы! – Лермонт засмеялся, однако бросил на Уорника предостерегающий взгляд. – Художники, с которыми я нынче имею дело… Что ж, скажем, их агенты зарабатывают куда больше меня.
– Насколько я понял, вы давно занимаетесь коллекционированием. – Дэниел обошел его и уставился на длинный свиток из коричневой бумаги с изображением раздутых, как шары, людей, собак и…
– Господи. – Он невольно отшатнулся. – Это ведь… Господи…
– Художник проходит принудительное лечение в психиатрическом стационаре, – сказал Лермонт. – Большую часть обвинений с него сняли. Впрочем, он при всем желании не смог бы предстать перед судом.
– То есть у него есть агент? Вы что же, по психушкам художников ищете?
Лермонт пожал плечами.
– Что поделать? Ищу таланты в местах их обитания.
Он повернул голову так, что его тонкий профиль оказался в тени: лишь поблескивал из темноты один серебристый глаз. Постояв так с минуту, Лермонт подошел к Уорнику.
– Прошу меня простить, – обратился он к Дэниелу, показывая рукой на буфет. – Угощайтесь, пожалуйста. У меня дела. Я ведь через пару дней уезжаю из страны. В морской круиз. Сперва на месяцок отправлюсь на Виргинские острова, затем поднимусь вдоль всего побережья Северной Америки к штату Мэн. Там у меня бизнес.
– Да, я наслышан.
Лермонт, казалось, уже забыл о нем. Он подсел к Бальтазару Уорнику и указал на стопку альбомов.
– Смотрю, ты их нашел. Что скажешь?
– Скажу, что они чрезвычайно интересны. – Бальтазар, поджав губы, взвесил один том в руке. – Но не могу не спросить: подлинность подтверждена?
Дэниел подошел к буфету, налил себе еще выпить и с беспокойством взглянул на дверь. Надо поскорее уйти, найти Ларкин и увести отсюда, пока ее не нашел Лермонт.
Почему же ей следует остерегаться Лермонта? Взгляд Дэниела вновь упал на измученного рыцаря. Дэниел подошел к картине, продолжая поглядывать на двоих за столиком. Они тихо беседовали, но не шептались, и Дэниел, встав перед картиной, навострил уши.
– По твоему совету я свозил их в Коттингем, – сказал Лермонт. – Он теперь сидит в новом крыле; взял пару образцов и изучил пигментный состав чернил. Состав оказался характерным для чернил того периода. Сами альбомы тоже удалось датировать, такие выпускались на фабрике Фроцеттинга в середине восьмидесятых годов девятнадцатого века.
Он взял в руки один альбом для эскизов – такой же, как остальные на столике, цвета шифера, с выцветшими серыми корешками, – и принялся его листать. Дэниел заметил, что страницы заполнены рукописным текстом и рисунками, выполненными черными чернилами. Изредка попадались цветные кляксы – в основном зеленые, хотя порой встречались и темно-красные заметки.
– Что ж, с этим не поспоришь. – Уорник взял в руки другой альбом и уставился на него. – Но ты знаешь, что-то меня смущает. Что-то с ними… не так.
Лермонт нахмурился.
– Думаешь, это не подлинники?
– Наоборот. Они кажутся… слишком настоящими. – Уорник покосился на Дэниела, и тот сразу сделал вид, что разглядывает картину. – Где, говоришь, ты их взял?
– У одной девицы из глубинки, подсевшей на героин. Она проходила лечение в Лондоне, и я случайно увидел их у нее в палате. Подарок бывшего, утверждает она.
– Сомневаюсь, – проронил Уорник.
Лермонт кивнул.
– И я. Думаю, она их украла. В ее палате чего только ни было. Она пыталась продать мне керамику моче. Я пригрозил сдать ее Интерполу – за незаконную торговлю предметами культурно-исторического наследия. Это умерило ее аппетит.
– Сколько ты за них заплатил?
– Две тысячи фунтов. Сначала она просила десять.
– Думаешь, она
