Бренная любовь - Элизабет Хэнд
Он скинул ее руку и кинулся к двери, но тут Фэнси громко заскулил. Дэниел взглянул на умоляющие глаза собаки и застонал.
– Господи! Если я уйду, вы, чего доброго, его убьете!.. Так, ладно, даю вам одну минуту.
Он встал, скрестив руки на груди, и перевел грозный взгляд с Ника на Джуду. Пес тем временем вновь улегся у его ног.
– Псу он явно приглянулся, – заметил Ник.
– Тридцать секунд! – рявкнул Дэниел.
– Хорошо. – Джуда швырнула окурок в камин. – Вы знакомы с Ларкин?
– Он нас познакомил. – Дэниел злобно воззрился на Ника. – Так вот в чем дело, Хейворд? Это какой-то изощренный способ отвадить меня от твоей бывшей подружки? Господи, бедная Сира, как она тебя терпит?!
– Перестаньте, – сказала Джуда. – О Ларкин забочусь я. Вернее, пытаюсь. Она…
– Что? – вопросил Дэниел. – Что с ней не так?
– Не так? Ничего. Кто вам такое сказал?
– Что ж, для начала мистер Хейворд мне сообщил, что у нее проблемы с головой.
– Были, – уточнил Ник.
– Она не душевнобольная, – сказала Джуда. – У нее… кхм, допустим, пограничное состояние. Как вы считаете, Дэниел, она представляет опасность?
– Не представляет. Вроде бы. Откуда мне знать? Мы только познакомились.
– Вы с ней спали?
Дэниел вспыхнул.
– Слушайте, не знаю, что у вас на уме, доктор Трент, но, откровенно говоря, это не ваше дело.
– Видите ли, она очень опасна, Дэниел, – сказала Джуда. – Для вас и…
– Если она не должна была сюда приходить, – перебил ее Дэниел, – если она может причинить вред кому-то или самой себе, зачем вы сейчас морочите мне голову? Пошли бы да помогли ей!
Джуда наклонилась и погладила Фэнси по седой голове.
– Именно это я и пытаюсь сделать. Однако время на исходе.
Ник так сгорбился в своем кресле, что его стало почти не видно. Лишь предостерегающе поблескивали в полутьме его глаза.
– Помнишь ли, Дэнни, те времена, – спросил Ник, – когда мы с тобой хотели, чтобы мир был интересней? Нет… погоди.
Он поднял глаза к потолку. Точно по сигналу в гостиную откуда-то сверху начала сочиться писклявая, глухая мелодия – запись «Песни любви и смерти» из «Тристана и Изольды».
– Перефразирую. Помнишь ли ты, Дэнни, те времена, когда мир был интересней?
– В смысле?
– Например, ту ночь в Вашингтоне, после Стеклянного шоу в этом… как бишь его… ну, здание с такими высоченными колоннами внутри – вечно забываю, как оно называется…
– Бывшее Пенсионное управление?
– Да, точно. – Ник на минуту задумался. – Помнишь ведь? Этот душевный подъем…
– Господи, Ник, да мы тогда под кислотой были, обдолбанные в хлам! Меня еще чуть не уволили, потому что я завалил все сроки…
– Нет, я про другое. Рано утром, на рассвете, когда нас уже отпустило, мы гуляли вдоль канала в Джорджтауне. Такая была красота кругом. Как раз это время года. Я еще сказал, что мы будто на Риджентс-канале.
– Нет. – Дэниел выпрямился. – Точь-в-точь Риджентс-канал, так ты сказал. И на мгновение…
Все смолкло. «Песня любви и смерти» наверху тоже. Снизу доносился приглушенный гул голосов и чей-то воинственный смех. Дэниел обалдело уставился на Джуду, затем на Ника.
– На мгновение они стали одним и тем же местом, – проронил Дэниел. – Они…
Он помедлил, вспомнив недавний разговор с Ларкин.
– Они совпали.
Полная тишина: только сипло дышал Фэнси. Ник свернулся в своем кресле, как огромный кот с янтарными глазами, и молча наблюдал.
– Все верно. – Джуда прикоснулась к подсолнуху, пробежала пальцами по ключице; он содрогнулся. – Такое случается, Дэниел. И тогда…
Ее палец переместился в его яремную впадину.
– Это очень опасно. Люди пропадают. Не могут выбраться. Не могут вернуться.
– Вернуться? Куда? – Дэниел потряс головой. – Объясните-ка еще раз, что вы за психиатр?
Он покосился на Ника.
– Слушай, мне пора. Работы много. А поскольку всю эту свистопляску подстроил ты и твои приятели, можешь сам сказать Ларкин, что я уехал домой.
– Дэнни, – сказал Ник. – Я буду чрезвычайно удивлен, если тебе удастся от нее уйти. Ларкин – необычная девушка. Из тех, что вооружены клыками и когтями.
Дэниел пропустил его слова мимо ушей, но подойдя к двери замер как вкопанный. Его пронзила боль: острый клинок влечения. И он знал, чье имя на нем выгравировано.
Ларкин.
– Нет.
Он зажмурился. Ох, нет, только не это, только не она, нет! Перед глазами, как послеобраз, возник желудь. Дэниел вновь ощутил на нижней губе прохладную гладкость его бока, припомнил насмешливые слова Ника: «Нам их фрукты не нужны: что там пьют кривые корни в их саду из глубины?»
И в ответ раздалось:
– А ну, налетай, а ну, покупай!
Это была Джуда Трент.
Волосы на руках Дэниела встали дыбом.
Он потянулся к двери и обмер, услышав треск пламени. Что-то на миг затмило взор: яркая арабеска взвилась в воздух. Он сжался, в страхе наблюдая, как причудливый узор превращается в радужный рыбий хвост. Прохладная гладкость на губах взорвалась запахом горелой рыбы и меда. Он ощутил толчок, словно при резкой остановке поезда, и судорожно засучил руками, пытаясь удержаться на ногах.
– Увидь или закрой глаза, – велела Джуда.
И он увидел.
Стены гостиной дернулись – так картинка дергается, прежде чем смениться, когда заклинит слайд в проекторе, – и исчезли. Прямо перед Дэниелом горел костер; он почувствовал что-то обжигающе горячее в руках, опустил глаза и увидел закопченный горшок, в котором что-то варилось. Целая рыбина.
– Ох ты ж…
Охнув от боли и изумления, он выронил горшок и сунул в рот обожженные пальцы. Кто-то с криком успел поймать горшок на лету, но рыба внутри забилась и, поглядев на Дэниела, улыбнулась.
– Теперь ты понял, – сказала она голосом Ника.
Дэниел рухнул на колени, с трудом сдерживая рвоту; на губах остался маслянистый лососевый привкус. Мир вновь дернулся. Дэниел вцепился в землю: тошнота отступила, сменившись ужасом. Когда он все же посмел поднять глаза, ни костра, ни рыбы перед ним не оказалось.
Вокруг опять была пестрая мансардная гостиная особняка на Хайбери-филдс. Перед ним стояла женщина, Ларкин, только моложе и еще красивей. Она была ужасающе прекрасна: словно сияющая фигура, сошедшая с витражного полотна. На его глазах она поднесла ладонь ко рту и сплюнула в нее драгоценный камень. Он сиял так, что больно было смотреть. Женщина, не мигая, посмотрела на самоцвет и протянула его Дэниелу.
– Взгляни.
Он взглянул и увидел, что самоцвет не безупречен, у него есть два изъяна: черное звездчатое пятно внутри и зеленовато-желтая зазубренная прожилка, похожая на пылающий солнечный блик на озерной глади.
– Они считают, его надо исправить, – произнесла она, не шевеля губами. – Они не видят
