Бренная любовь - Элизабет Хэнд
Отломив остаток стебля, она вставила подсолнух ему в петлицу.
– Вот теперь – идеально! Ну все, поехали, не то опоздаем.
Они вновь вышли на улицу. Дэниел впихнулся в «миникупер», и они начали объезжать Хайбери-филдс. Апрельское небо стало фиолетовым. На лужайке, раскидав под платаном рюкзаки и портфели, тренировалась местная команда регби; влюбленные лежали на травке, сплетясь руками, не обращая внимания на лай рвущихся с поводков собак и крики детей с площадки. Удивительно прекрасной показалась Дэниелу эта картина, увиденная через крошечное, заляпанное грязью лобовое стекло «миникупера», и мгновенно отправившаяся в тот же нежно-пастельный край памяти, где обретались прочие узники Времени: звон невидимого колокола над городом в Сочельник, их с Ником пьяная прогулка по Пэлл-Мэллу, когда они хохотали до упаду, полная луна над Мидлсекс-бич, сияющая в небе безмятежным оком.
А теперь это. «Миникупер» выехал на Холлоуэй-роуд, вокруг расцветал апрельский вечер. Дэниел глубоко, с наслаждением вдохнул и сунул руки в карманы своего нарядного сюртука. Пальцы нащупали что-то знакомое: еще один желудь.
Украдкой покосившись на Ларкин, он оставил желудь в складках кармана.
– Итак. Куда именно мы опаздываем? – спросил он.
– Это в Челси… на Чейн-уолк. Рядом с домом Россетти. Прощальный вечер по случаю отъезда Рассела Лермонта.
– Это художник?
– Нет. Генеральный директор «Уинсом фармасьютикалс».
– «Уинсом»? Фарма-монстр из разряда «Илай Лилли» и «Пфайзер»? Те, что создали «Экзалтан»?
– Именно. У Рассела замечательный дом, скоро сам увидишь. Он решил отойти от дел и через пару дней выходит на своей яхте в Америку. Купил остров в Новой Англии. Интересный человек.
– Пожалуй, любого, кто покидает крупнейший фармацевтический концерн с триллионом долларов в кармане, можно назвать интересным человеком.
– Я серьезно. Он коллекционирует ар-брют. Как это называется в Америке – аутсайдерское искусство?
– Я потерял интерес к ар-брюту с тех пор, как увидел располовиненную корову[28] в галерее Тейт.
– Это не ар-брют.
– Надеюсь, что нет. Мой мясник распилил бы лучше.
– Мы ненадолго, только зайдем, поздороваемся – и все, bon voyage. Мне нужно кое-что забрать у Рассела, пока он не уехал.
– Что ж, надеюсь, меня не вышвырнут на улицу.
Дэниел глянул на свое отражение в зеркале заднего вида. Серые глаза слегка налились кровью, зато светлая щетина придавала лицу выразительность: он казался одновременно молодым и более искушенным, более достойным изысканно-потрепанного сюртука, подсолнуха на лацкане и своей спутницы.
– Как это все странно, – произнес он. – Наша встреча, эта поездка… Напился средь бела дня. Нарядился в чужое. Обычно я не такой. С женщинами, по крайней мере.
– А какой ты обычно с женщинами?
– Кроткий и благовоспитанный, – со смехом ответил он. – Нет, серьезно: разве это не странно? Поразительное совпадение…
– Я не верю в совпадения. Или, скорее, я вкладываю в это слово другой смысл.
– Какой?
– Первоначальный. Когда какие-то события происходят в одном и том же месте, в одно и то же время. Есть латинский глагол – incidere, – неожиданно наталкиваться на что-то или падать вместе. Ах ты, черт, поворот прошляпила!
Прошло еще полчаса, прежде чем им удалось припарковаться на оживленной улице вдоль набережной Темзы и дойти пешком до Чейн-уолк. Аккуратные краснокирпичные особняки и таун-хаусы, где некогда селилась богема, стали теперь элитным жильем для богатых наследников миллиардеров и прочей золотой молодежи.
– Вот дом Россетти, – сказала Ларкин, указывая на большой особняк с белоснежным эркером и аккуратно подстриженными деревцами во дворе. – В семидесятых здесь жил Джон Пол Гетти и разнес дом к чертям, но потом его подлатали. Впрочем, павлинов держать все равно запрещено!
– Павлинов?
– От животных Россетти было столько грязи и шума, что домовладелец внес в завещание отдельный пункт: никому и никогда нельзя держать здесь павлинов.
Дэниел улыбнулся, а Ларкин, наоборот, притихла.
– Ты какая-то бледная, – сказал он. – Уверена, что нам стоит туда идти?
Она подняла голову. Апрельские сумерки сообщали ее глазам странный отлив: так прожилки на лепестках фиалки кажутся одновременно зелеными и фиолетовыми.
– Со мной все хорошо. – Она положила ладонь ему на щеку. – А скоро станет еще лучше. Обещаю.
Они подошли к дому Лермонта. Из раскрытых окон летел заунывный плач струнного квартета. Ларкин постучала, и дверь мгновенно распахнулась. На пороге стоял мужчина в смокинге. Он глядел на них учтиво, но без приязни, пока не увидел большой черный конверт в руках Ларкин.
– Входите, пожалуйста, – с улыбкой произнес он и жестом пригласил их внутрь.
Дом был просторный, почти без мебели: высокие белоснежные стены, арочные проемы, за которыми виднелись ярко освещенные проходы, напоминавшие Дэниелу больничные коридоры, и всюду, куда ни кинь взгляд, – картины всевозможных форм и размеров, в рамах из золота и дерева, металлолома, палочек от мороженого и алюминиевой фольги. Были там и диковинные скульптуры (огромные коконообразные массы из валяной шерсти и шпагата, высеченные из цельных древесных стволов фигуры не вполне человеческих очертаний), и витрины с книгами ручной работы, и гобелены из меха, воска и человеческих волос. Дэниел попытался нагнать Ларкин, которая уверенно шагала сквозь толпу гостей, состоявшую из тех, кто пришел в вечерних нарядах, и тех, кто, кажется, забрел сюда случайно, предварительно наведавшись в одну из БДСМ-лавочек на Кэмден-стрит.
– Ларкин! – крикнул Дэниел, увидев, что она вот-вот исчезнет в толпе. – Ларкин, подожди!
Поздно. Дэниел забегал взглядом по теснящим его со всех сторон лощеным, откормленным и испитым лицам: вот женщина в платье-футляре цвета фламинго, вот другая в черных брюках, узком топе и с золотым, господи помилуй, моноклем в глазу. Фото вот этих двоих типов средних лет попадалось Дэниелу в прошлом номере «Новостей со всех концов света»; а эти суровые загорелые молчуны в смокингах и с беспроводной гарнитурой в ухе – должно быть, телохранители. Впереди, на широкой центральной лестнице, охорашивался живой павлин с расправленным переливчатоглазым хвостом почти четырех футов в ширину.
– Боже мой, – выдохнул Дэниел и поспешил на поиски бара.
Абсента здесь не подавали, и Дэниел удовольствовался двумя стаканами торфянистого скотча, который ему налил человек, последние лет десять работавший, должно быть, восковой фигурой в музее мадам Тюссо. Дэниел взял третий стакан и побрел куда-то наугад в тщетной надежде отыскать Ларкин. В залах висели обязательные голубоватые письмена табачного дыма, и звучал бессвязный треп, несколько облагороженный – в восприятии американца, по крайней мере, – протяжным оксбриджским выговором.
– …еще семь штук взял в нашей сингапурской конторе…
– …мальчишку! Я ему сразу сказал, лучше бы уж керн-терьера завел.
– …без шансов. Я глазом моргнуть не успел, пф-ф-ф! – она лежит на полу, а у меня в руке провод…
– …так им и передай, мне насрать
