Бренная любовь - Элизабет Хэнд
– Она на мне писала, – сказал Ник. – Вот так.
Джуда выхватила у него нож и, спрятав лезвие, отшвырнула нож в сторону.
– Ты делаешь только хуже! – прошипела она.
Ник подобрал нож и надел анорак. Он засмеялся, и кровь закапала на ковер.
– Хуже? А разве может быть хуже?
– Это не он, слышишь?! Не он! – В голосе Джуды сквозило отчаяние. – И никогда им не станет. Время уходит, а я больше ничего не могу поделать, ничего! – вскричала она, рубанув рукой по воздуху. – Фэнси!
Пес кое-как встал на ноги. Джуда подошла к раздвижным дверям, открыла их и поспешила вниз; Фэнси бежал за ней по пятам. Дэниел ошарашенно глядел ей в след. Услышав за спиной смех Ника, он обернулся и побелел.
– Веселишься, Хейворд? Разыграть меня вздумал? Наркотой накачал, да?!
– Наркотой? Да когда тебя последний раз так штырило с наркоты? Разуй глаза, Дэниел! Ты теперь с нами повязан. Не отвертишься.
Дэниел попытался унять дрожь в голосе.
– Слушай, Ник, если ты действительно волнуешься за нее… Если у Ларкин проблемы…
– Нет у нее никаких проблем, Ларкин сама – проблема. Дэнни, брось! Такая девушка… и ты! На кой черт ты ей сдался? Давай вспомним, когда вы познакомились. Вчера вечером, верно? И как ты провел последние сутки, Дэнни?
– Ну… странновато.
– Странновато? А дальше будет еще хлеще. Помнишь, что ты видел несколько минут назад?
– Как ты кромсал себе руки швейцарским армейским ножом?
– Нет. Что ты видел, когда Джуда велела тебе увидеть?
Дэниел нахмурился. Конечно, он помнил… сокрушительный миг, когда он увидел… нечто…
…что бы то ни было, оно начало меркнуть в памяти, как волшебный сон, который, кажется, будешь помнить вечно и начисто забываешь уже через несколько минут после пробуждения.
– Что-то припоминаю… Там вроде была рыба?
Ник шагнул к Дэниелу и прижал палец к его нижней губе. Во рту сразу появился привкус горелой рыбы и меда.
Не только во рту. Все его чувствилище мгновенно заполонили вкусы и запахи: горелая листва, зеленый сок, полынь, ослепительный изумрудный свет, вкус анисовки, соли и…
– Хватит! – заорал он. – Боже, перестань!
Дэниел схватился за голову, и Ник отошел.
– Что это такое?! – Дэниел вперил в него исступленный взгляд. – Как ты это делаешь?
– Это не я, а она. Ларкин.
– Но… как?
– Не знаю. – Все тело Ника обмякло; он сунул руки в карманы и как-то сразу постарел, уменьшился в размерах. – А может… что ж, любые мои попытки это объяснить покажутся тебе бредом сумасшедшего.
– Расскажи про Джуду. Откуда ты ее знаешь?
– Она сама меня нашла. Выследила. Много лет назад. После того, как Ларкин от меня ушла. – Он поднял на Дэниела безумный, полный безысходности взгляд. – Про меня она говорила так же. Это не он. Все то же самое она проделала и со мной, Дэниел. Двадцать лет тому назад. И с тех пор мир стал для меня вот таким, Дэн. Я живу с этим каждый день, каждый час, каждый миг.
Не успел Дэниел ответить, как с лестницы донесся голос:
– Дэниел! Дэниел, ты наверху?
Он просиял.
– Ларкин!
Ник накинул на голову капюшон своего анорака.
– Я не могу здесь оставаться, – тихо произнес он. – Не могу это терпеть. Ее.
Еще секунду он медлил, разглядывая друга, потом сказал:
– Не подпускай к ней Лермонта. Она спятила, раз явилась сюда. И ты тоже, Дэнни.
Опустив голову, он выскочил за дверь, на пороге которой уже возникла высокая женщина в полуночно-синем платье.
– Дэниел! Я так и думала, что это твой голос…
– Ларкин, – промолвил он и тут же понял, что Ник прав:
На кой черт мы ей сдались?
Она с улыбкой вошла в гостиную. Ее бледность сменилась румянцем; волосы выбились из заколки и рассыпались темной дымкой по плечам.
– Я тебя потеряла.
– Вот он я.
Она подошла, взяла его за руку, они вместе вышли в коридор и медленно побрели мимо картин и застекленных панно. Внизу шла гулянка, звучали голоса, смех и музыка, звенело стекло. Но здесь, на втором этаже, было тихо и безлюдно.
– Взгляни-ка.
Ларкин остановилась возле акварели в пастельных тонах: дитя с крыльями бабочки за спиной примостилось на молнии. Длинные глазки на хитром лице малыша глядели вверх, отчего не было видно ни зрачка, ни радужки.
– Разве не потрясающе? Откуда художник все знал, как он мог такое нарисовать?
Дэниел помотал головой.
– Без понятия.
Он шагнул к картине и поискал подпись, но не нашел.
– Могу любоваться ими вечно. – Ларкин смотрела на картину, и Дэниел с удивлением заметил слезы в ее глазах. – Никогда не надоедает… Просто не оторваться. Они ведь рисовали меня.
Дэниел хотел что-то сказать, но не успел. В нескольких футах от них открылась дверь, и в коридор вышел мужчина. Подтянутый, в темных брюках и свитере с фактурным узором. Черные волосы с проседью спадали ему на плечи, а румяное лицо казалось бы моложавым, если бы не тяжелые черные брови над глубоко посаженными глазами цвета морской волны. Дверь за ним закрылась, и он, вздрогнув, поднял взгляд на Дэниела и Ларкин.
– Здравствуйте!
Дэниел уставился на незнакомца: уж не Лермонт ли? Он на всякий случай приобнял Ларкин за талию, но она на мужчину почти не смотрела. Тот продолжал их разглядывать, – нет, не их, ее. Выражение лица у него было внимательное, почти недоуменное. Наконец он заметил на себе взгляд Дэниела и спохватился:
– Необыкновенная у него коллекция, правда? – спросил он с улыбкой. – У хозяина дома.
Дэниел покрепче прижал к себе Ларкин; он почувствовал, как напряглось ее тело. Она отпрянула и бросила на него встревоженный взгляд.
– Встретимся в машине, – тихо произнес Дэниел, улыбнулся незнакомцу и легонько подтолкнул Ларкин к лестнице. – Через пять минут.
Та кивнула и поспешила вниз. Мужчины проводили ее взглядом. Дэниел приосанился и сунул руку в карман. Пальцы нащупали желудь, и он крепко стиснул его в ладони, поворачиваясь к незнакомцу.
– Меня зовут Бальтазар Уорник, – представился тот, протягивая руку.
– Дэниел Роулендс. – Дэниел выпустил желудь в карман. – Вы тоже американец.
– Верно. А вы не тот ли Дэниел Роулендс, что ведет колонку в «Вашингтонском горизонте»?
Дэниел натянуто улыбнулся.
– Каюсь. Он самый.
– Очень рад знакомству! – Уорник тепло пожал ему руку. – Я тоже живу в Вашингтоне. Очень люблю вашу колонку. Отличная была статья
