Русь. Строительство империи 6 - Виктор Гросов
Наконец, их предводитель, старый древлянин, кашлянул и заговорил скрипучим голосом.
— Князь Антон, — хмыкнул он, обращаясь ко мне, но глядя куда-то поверх моей головы, словно я был не более чем досадной помехой на его пути. — Мы пришли говорить от имени князя Мала. Вы вторглись в наши земли, вы нарушили древние границы. Лесной дозор наш встретил вас, как подобает, но вы… проявили излишнюю ретивость.
«Излишнюю ретивость»? Это он так назвал то, что мы вырезали полторы тысячи его воинов и дюжину их носителей-волхвов? Я едва сдержал горькую усмешку. Какое высокомерие даже после такого разгрома!
— Вы погубили многих наших людей, — продолжал старик, и в его голосе не было скорби, лишь констатация факта, словно речь шла о павшем скоте. — И что хуже — вы подняли руку на жрецов наших, на хранителей древней силы. Этого мы простить не можем.
Он сделал паузу, обводя нас тяжелым взглядом.
— Князь Мал — мудрый правитель. Он не хочет большой крови. Он предлагает вам мир. Уходите из наших лесов. Возвращайтесь в свои степи или откуда вы там пришли. И заплатите виру за каждого убитого вами жреца. Серебром. Или золотом. Как договоримся. Заплатите — и уходите с миром. Мы вас не тронем.
У меня перехватило дыхание от такой наглости. Мы должны уйти? Мы должны заплатить им за то, что защищались от их подлой засады, за то, что уничтожили их колдунов, которые десятками убивали моих людей?
— А ежели откажетесь… — старик угрожающе понизил голос. — То пеняйте на себя. Князь Мал соберет все племена, от Полесья до Припяти. Мы придем в ваши земли. Мы пройдем по вашим городам. И каждый из них станет таким же, как ваш хваленый Киев.
При упоминании Киева меня аж передернуло. Перед глазами встали картины, о которых рассказывали чудом выжившие беглецы: горящий город, резня на улицах, обезумевшие древляне, грабящие и убивающие без разбора. И Добрыня, Илья, Ярополк… Холодная ярость начала закипать внутри. Я вцепился в поводья, заставляя себя молчать, чтобы не броситься на этого старого гада и не свернуть ему шею голыми руками.
Но Такшонь сдерживаться не стал. Он и так кипел с момента их появления, а уж слова о Киеве и угрозы стали последней каплей.
— Да ты что несешь, старый хрыч⁈ — взревел он, наклоняясь вперед в седле. Его лицо побагровело, глаза метали молнии. — Виру платить⁈ Вам⁈ Да мы вас тут, как псов шелудивых, по лесу гоняли! Мы ваших колдунов на куски рвали! Это вы нам должны за каждого нашего убитого воина! А за Киев мы вас всех на деревьях перевешаем! Я лично твою шкуру сдеру и на барабан натяну, чтоб ты слышал, как мы идем брать ваш Искоростень! Крови вашей упьемся, твари лесные! За каждого нашего заплатите сотней своих!
Проклятия и угрозы сыпались из него потоком. Он бы, наверное, и дальше продолжал, но старый древлянин лишь криво усмехнулся, глядя на разъяренного галицкого князя с откровенным презрением.
— Пес лает, — проскрипел он. — А караван идет. Ваши города будут гореть. Один за другим. Вы сами выбрали свою судьбу.
Он повернулся ко мне, игнорируя кипящего Такшоня.
— Так что, князь? Ты услышал слова Мала. Уйдешь с миром и заплатишь? Или хочешь увидеть, как твоя Русь превращается в пепел?
Я молчал. Говорить было не о чем. Переговоры провалились, едва начавшись. Их условия были неприемлемы, их угрозы лишь распаляли ярость. Мое молчание было красноречивее любых слов.
Старик понял. Его усмешка стала шире и злее.
— Что же, выбор сделан, — он пожал плечами. — Мы уходим.
Древляне начали разворачиваться, собираясь уходить обратно к лесу. Но предводитель задержался. Он обернулся и кивнул головой в сторону телеги, над которой все так же густо вились мухи.
— Князь Мал слов на ветер не бросает, — сказал он уже спокойнее, но с плохо скрытым злорадством. — Но он… ценит смелость. Даже у врага. И он был готов к миру, если бы ты, князь, оказался разумнее. Чтобы ты понял серьезность его слов… и, возможно, пожалел об упущенной возможности… он шлет тебе подарок.
С этими словами он отвернулся окончательно и медленно пошел вслед за своими людьми. Они не оглядывались, уходя к спасительной тени леса.
Мухи жужжали громче. Я смотрел на покрытую грязной мешковиной телегу, и плохое предчувствие не покидало меня.
Подарок от Мала.
Слова старого древлянина были зловещими. Что может быть в этой телеге? Головы пленных? Какая-то мерзость, призванная сломить дух моих воинов, посеять страх и сомнение? Мал играл грязно. Засада с волхвами, резня в Киеве, а теперь это. Он бил не только оружием, но и ужасом, пытаясь парализовать волю противника.
Я посмотрел на своих спутников. Такшонь все еще пыхтел от ярости, его лицо было перекошено от гнева, но взгляд, устремленный на телегу, был полон мрачного ожидания. Он понимал, что ничего хорошего там быть не может. Ратибор сидел в седле, как изваяние. Он ждал моей команды, готовый к любому приказу, но и в его глазах читалась тревога. Веслава чуть подалась вперед, вглядываясь в телегу так пристально, словно пыталась заглянуть под мешковину, она тоже чувствовала беду.
Нужно было посмотреть. Я спешился. Кожаные подошвы сапог мягко ступили на усыпанную хвоей и пропитанную кровью землю.
— Стойте здесь, — бросил я своим спутникам, не глядя на них. — Я сам.
Никто не возразил. Я медленно пошел к телеге. Воздух вокруг повозки был густым, смрадным. Мухи жужжали так громко, что казалось, само пространство вибрирует от их монотонного гудения. Они облепили мешковину черным, шевелящимся ковром. Некоторые, особо наглые, садились мне на лицо, на руки.
Подойдя вплотную, я остановился. Запах стал почти невыносимым, вызывая рвотные позывы. Пришлось сделать глубокий вдох через рот, чтобы не задохнуться. Рука сама потянулась к рукояти топора на поясе — инстинктивное движение воина, ожидающего удара.
Мгновение я колебался. Какая бы правда ни скрывалась под этой тряпкой, она будет страшной. Но ее нужно было встретить лицом к лицу.
Я — Великий князь Руси. Я привел сюда этих людей. Я не имею права на страх.
Резким, сильным движением я рванул мешковину на себя, отбрасывая ее в сторону.
Смрад ударил в лицо с новой силой, густой, тошнотворный, смешанный с металлическим запахом запекшейся крови. Мухи, потревоженные моим движением, взвились недовольным жужжащим облаком, но тут же снова начали садиться на то, что
