Русь. Строительство империи 6 - Виктор Гросов
«Вежа!» — выпалил я, не тратя времени на приветствия или формальности. — «Очки влияния! Сколько нужно за его жизнь? Я заплачу! Десятки тысяч! Сотни! Возьми все, что у меня есть! Только спаси его! Пожалуйста!»
Я был готов отдать все.
Вежа молчала несколько долгих мгновений, глядя то на меня, то на неподвижное тело в телеге. Ее молчание было хуже отказа. Обычно она реагировала мгновенно — язвительным комментарием, циничным предложением, системным уведомлением. А сейчас она просто смотрела.
Наконец, она медленно покачала головой.
— Носитель, — ее голос прозвучал непривычно тихо. — Это так не работает.
— Как «не работает»⁈ — взорвался я. — Ты же Система! Ты можешь все! Воскресила же ты меня! «Феникс»! Активируй его! Я заплачу!
— Протокол «Феникс» — это экстренная мера для восстановления носителя, — терпеливо, словно объясняя ребенку очевидные вещи, ответила Вежа. — И он требует выполнения множества условий, включая наличие у цели… ну, скажем так, определенного системного интерфейса. У твоего друга его нет. Он обычный человек этого мира. Очень сильный, очень стойкий, но — обычный.
Она развела руками, и этот жест показался мне верхом цинизма.
— Система оперирует информацией, анализирует вероятности, просчитывает варианты развития событий. Я могу подсказать тебе верный ход, дать нужный навык в нужный момент, подвести ситуацию к выгодному для тебя исходу. Я могу манипулировать энергиями, ускорять процессы, даже влиять на физиологию — но в определенных пределах. Я могу усилить регенерацию, дать временный прилив сил, но я не могу создать жизнь из ничего. Или вернуть ее туда, где ее уже нет. Система — инструмент, а не божество, носитель.
Ее слова разбивали мою последнюю надежду. Значит, все? Бесполезно? Добрыня обречен? Горечь и злость на собственное бессилие захлестнули меня. Зачем тогда вся эта Система, все эти ранги, очки, навыки, если в самый важный момент ты не можешь спасти человека?
Я отвернулся от Вежи, не в силах больше видеть ее спокойное, почти сочувственное лицо.
И тут Вежа добавила, словно между прочим:
— К тому же… зачем возвращать жизнь туда, где она еще теплится?
Я резко обернулся к ней.
— Что?.. Что ты сказала?
— Я сказала, — повторила Вежа. — Что твой друг еще не умер. Он держится. Удивительная воля к жизни у этих ваших… богатырей. Балансирует на самой грани, но еще не перешел черту.
Не умер!
Он еще жив!
Не показалось! Та дрогнувшая ресница — это была не агония, не обман зрения! Он жив! Добрыня жив!
Радость волной хлынула в душу, смывая горечь. Он жив!
— Вежа! — я снова схватился за нее, как утопающий за соломинку. — Что делать? Как ему помочь? Скажи! Ты же знаешь! Ты видишь его состояние!
Вежа отстранилась.
— Мои возможности ограничены, носитель. Я могу провести быструю диагностику, но лечение… Это вне моей компетенции в данном случае. Здесь нужна не системная магия, а вполне земное искусство лекаря. И поторопись. Его жизненные силы иссякают с каждой секундой.
Она щелкнула пальцами, и перед моим внутренним взором мелькнул короткий отчет — перечень травм Добрыни. Длинный, страшный список: множественные переломы, повреждения внутренних органов, огромная кровопотеря, черепно-мозговая травма, следы пыток… Но в конце — короткая строка: «Жизненные показатели: критические, но стабильные. Прогноз: крайне неблагоприятный без немедленного вмешательства».
«Критически, но стабильны». «Не умер». Эти слова стали для меня спасательным кругом.
— Спасибо, Вежа, — выдохнул я, уже не обращая внимания на ее обычное исчезновение — она просто растворилась в воздухе.
Я обернулся к Ратибору и Такшоню, которые с тревогой наблюдали за моим странным разговором с пустотой.
— Он жив! — мой голос звенел от смеси радости и отчаянной решимости. — Добрыня жив! Но ему нужна помощь! Срочно! Где Искра⁈
И словно в ответ на мой крик, сквозь расступившуюся толпу воинов к нам бежала моя лекарка, хрупкая девушка с огненными волосами и стальным характером. За ней спешили ее помощницы, неся свои лекарские сумки и свертки с чистым тряпьем. Увидев то, что лежало в телеге, Искра на мгновение замерла, ее лицо побелело, но лишь на долю секунды. Профессионализм лекаря мгновенно взял верх над шоком. Она подбежала к телеге, отстраняя меня, и склонилась над Добрыней, ее пальцы уже прощупывали пульс на шее, глаза быстро и внимательно осматривали страшные раны.
— Живой… — прошептала она скорее для себя, чем для нас. — Но еле-еле… Нужна вода! Чистые тряпки! Нож! Огонь! Быстро!
Команды Искры прозвучали резко, мгновенно разрезая оцепенение, охватившее меня и окружающих воинов. Ее профессиональная собранность посреди этого кошмара действовали отрезвляюще. Никаких сомнений, никаких колебаний — только четкие, быстрые действия, направленные на спасение жизни.
— Воды! Чистого тряпья! Огня! — повторил я ее слова громче, обращаясь к замершим дружинникам. — Живо! Расчистить место!
Воины бросились исполнять приказы. Кто-то побежал к обозу за бурдюками с водой, кто-то начал рвать на полосы рубахи, самые чистые, какие нашлись. Несколько человек быстро развели небольшой костер чуть поодаль, готовясь накалить лезвие ножа для прижигания. Суета вокруг телеги стала осмысленной, направленной.
— Осторожно! — скомандовала Искра, уже обрезая ножом остатки окровавленной одежды Добрыни, чтобы получить доступ к ранам. — Князь, помоги! Ратибор, Такшонь, держите с той стороны! Аккуратно, не трясти!
Мы вчетвером — я, Ратибор, Такшонь и один из дюжих дружинников — наклонились над телегой. Поднимать истерзанное, почти безжизненное тело друга было мучительно тяжело. Оно казалось хрупким, словно любое неосторожное движение могло окончательно оборвать ту нить, за которую он цеплялся. Мы перенесли его с телеги на расстеленные на земле плащи, стараясь действовать как можно плавнее.
Искра тут же опустилась на колени рядом, ее помощницы расположились вокруг, подавая ей то, что требовалось. Работа закипела. Это была страшная работа. Кровь, грязь, открытые раны, переломанные кости… Искра действовала быстро, сосредоточенно, ее тонкие пальцы порхали над телом Добрыни, очищая раны, заливая их какими-то отварами из ее сумок, прижигая раскаленным ножом самые опасные кровотечения. Шипение горячего металла на живой плоти, тихие стоны, вырывавшиеся у Добрыни сквозь стиснутые зубы (он был без сознания, но тело реагировало на боль), короткие команды Искры — все это сливалось в жуткую симфонию борьбы за жизнь.
Я стоял на коленях рядом, делая то, что она говорила: придерживал голову Добрыни, подавал ей инструменты, смачивал тряпки в воде, смывал кровь.
В какой-то момент к нам подошел
