Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
— Но всё же… — Маша сцепила руки.
— Ну а дальше… Положим, победили мы их всех, а затем-то что? Немцы, французы да англичане будут бунты чинить, мы там гарнизоны держать? Думаешь, если у нас половина мужчин будет в армии, то всё пойдёт лучше? Кто будет хлеб сеять, да дела вести? А думаешь, что наши соседи в Азии да Америке на такое будут равнодушно смотреть и не нападут?
— Но ведь и в Польше…
— Ох, Машенька! Много ли наших гарнизонов там стоит? Да, по границам войска расквартированы, но ведь внутри-то их почитай совсем нету. А сколько поляков у нас в армии служит? Всё, стух польский гонор! Весь он по России матушке рассеялся, ну или в Европе по салонам… Остаток-то сейчас целиком на внутреннюю свару ушёл. Вон, малопольские паны на великопольских волками смотрят — они-то сколько своих земель нам отдали, а «варшавская свора», как их в Кракове зовут, себе силезские поместья у короля выбивает. Немцы из Померании, Королевской да Восточной Пруссии — всех поляков не любят сильно, считают, что налогов с них много берут, всё больше на Россию смотрят, да между собой за доходы от торговли грызутся. А уж силезцы — те, вообще, всех своих новых земляков ненавидят — как же, словно баранов их между собой делят.
Нет, Польша на наших солдат сейчас молится — только они её от поножовщины спасают! А из бедных детей дворянских, почитай, половина на Руси — в армии да в чиновниках служат, больно у нас сладко. А крестьяне так рьяно в истинную веру переходят, что сам Папа нас уже несколько раз просил хоть как-то это приостановить, чтобы доходов его совсем не лишить.
— А в Европе не так?
— Конечно, нет! Там и людей не меньше, чем у нас по всей России, и заводов пока много, и войскам идти сильно ближе. Не сдюжим мы, надорвёмся.
— Значит, и за Саксонию Павел с императором Францем спорить не стал именно из-за этого?
— А ты как думала, доченька? — В Саксонии наше влияние не шибко большое, курфюрст мечтал просто за русской спиной войну переждать, да снова славную саксонскую промышленность возродить, чтобы на поставках обогащаться. А зачем нам-то это? Власть свою, опять же, саксонский владетель точно терять не желает, а что ему в обмен предложить? Деньги? Слишком много он запросил. Власть — так у нас Швеция одна была, второй такой нет. К тому же Франц после эдакого выверта обязательно нас бы за опасного врага считать начал…
— Так, давайте, тогда хоть Польшу заберём! Зачем тянем?
— Ох, Машенька! Ведь говорили же об этом! — вмешался я, — Забираем мы только те земли, что уже почти совсем русскими стали, да ещё и без большой войны нашими стать могут. Вот за Голштинию император и воевать-то уже не собирался, а народ там почти весь к нынешнему времени по-русски говорит, да себя русским называет. Да и в Литве, все, кто себя поляками считал, давно уехали, земли там небогатые, и Польский сейм её с удовольствием на прусские территории променял. Как не взять?
— Но ведь Григорий Александрович сказал…
— Так разве я говорил, что поляки русскими стали? — покачал головой её отец, — Я лишь заметил, что многие юнцы счастья в империи нашей ищут, да крестьяне веру меняют. А вот горожане пока не спешат, да и шляхта, что в корпусах да школах наших не училась, совсем не хочет служилыми стать, им воля да власти над смердами милее…
— Подождём мы пока, Маша, подождём. Вода камень точит — могли ли мы ещё лет двадцать назад даже мечтать, чтобы главой коронного совета Польского королевства станет православный митрополит Варшавский? — усмехнулся я.
— И сколько ждать?
— А куда ты спешишь, Машенька? Сколько надо, столько и будем. У нас и без Польши дел так много, что и не управиться. Вон, матушка соврать не даст!
— Да уж, доченька, дел невпроворот. — закивала мама, — А разве, у вас в Дании не так? Чуть ли не в два раза земли выросли, надо же их к делу приспособить, и чтобы твёрдо знали, что над ними теперь Копенгаген, а не Стокгольм стоит.
— Да, Фредерику всё мало. Очень ему Ганновер по душе… — махнула сестра рукой.
— Кхе-кхе! У британской королевской династии отнять их владение на континенте? Вот это твой Фредерик и храбрец! Может, он и Голландию себе пожелает? — с интересом спросил Потёмкин.
— Пожелает… — вздохнула Маша, — Что же ему не пожелать-то? Ганновер для Англии уже почти отрезанный ломоть — само́й Британии он не шибко нужен… А по Нидерландам — все же понимают, что наследник штатгальтера, принц Вильям, в Нижних землях не популярен, а титул герцога Ольденбургского Павлик ему дал из жалости, да политической необходимости не ссорится с императором Францем, англичанами да голландцами в Капштадте[8] и Батавии[9]. А уж принц Фредерик, вообще, на русской службе и от прав на престол отказался. Так что, умрёт старый Вильгельм в Лондоне, и место штатгальтера окончательно опустеет. Почему же не король датский?
— Жаден твой Фредерик до земель. — усмехнулся я.
— Не до земель, Павлик, до славы он охоч! Прославиться, как владыка берегов Северного моря, желает.
— Здорово! А с английским королём Георгом он сам за герцогство его младшего братца драться будет?
— Ох, Павлик…
— Да уж, Машенька, ты своего супруга-то успокой пока. Не будет Россия сейчас на Европу лезть.
— А потом?
— А потом, душенька Машенька, посмотрим!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Так что, Павел Петрович, не дашь разрешения на устройство университета да Морского корпуса в Царьграде? — Потёмкин заглянул мне в глаза.
— Гришенька! Очень уж тебе эта идея в душу запала, коли даже при прощании ты всё об этом твердишь! — покачал я головой, — Нет, друг мой! Не будет пока здесь больших учебных заведений! Не пришла ещё земля эта к такому. Пусть до лучших времён Екатеринодар побудет главным нашим центром образования на Юге, да Морского корпуса в Херсонесе для Южных морей достаточно. Хочешь с молодыми людьми поговорить — навещай чаще свою старую обитель. Да и Екатерине Алексеевне нелишним будет общества тамошние навестить, местные девицы без её пригляда, поди совсем закисли!
Отплытие было торжественным, но у меня на душе скребли кошки — мама очень постарела,
