Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
Ася робко прижалась ко мне, я приобнял её. Мама и Потёмкин посмотрели на нас с такой нежностью, что я даже застеснялся, но жену из рук не выпустил.
— Ну, отказываться от изучения опыта войны было бы, очевидно, глупо. Однако, же твои комиссии… Их как бы, слишком уже… — мой старинный друг тщательно подбирал слова и от непривычки мекал.
— Много, Гриша? — участливо усмехнулся я.
Мама сверкнула глазами, смотря то на меня, то на мужа, явно опасаясь ссоры.
— Не слишком ли ты, Павел Петрович, скоро шагаешь? — нашёл в себе силы Потёмкин, чтобы изложить мне мучившие его сомнения, — Не зашибить бы ногу…
— Ох, Гриша, сколько ты раз мне такое говорил-то?
— Но ведь сколько денег-то ты на свои комиссии тратишь? А сколько на устроения новые ещё спустим? Разве и так мы нехорошо живём? Чай полмира победили! Кто бы мне сказал в молодости, что мы Турцию да Пруссию разобьём да поделим? Да к нам вся Европа в подданство бежит! Разве мы не самые сильные, а?
— Ох, Гриша… Вспомни ты о Риме. Как латиняне весь мир, почитай, завоевали, как никого не боялись и, в гордости своей, о врагах и не думали — дикари одни вокруг… И где тот Рим? Или поляки, которые сто лет назад были смертельным врагом нашим, задавали в Европе тон, что с ними сталось?
Повисла тишина, мои слова заставили всех задуматься, но по глазам Потёмкина я видел, что пока я не смог его полностью убедить.
— Вот, ты, Григорий Александрович, читал ли последнюю книгу де Балье, о нашествии монголов?
— Это который Владимир Бальин? Профессор Санкт-Петербургского Университета-то? Труд-то его называется «Падение государства Ярославичей[1]». Читал, конечно… Талант он изрядный…
— Так вот, Бальин отлично описывает, как монголы просто затоптали наших предков. Могучая и непобедимая дружина Мстислава Удатного[2] осталась на поле битвы при Калке[3]…
— Так и что же! С таким врагом-то русские раньше не встречались!
— И что? Через пятнадцать лет наши предки были готовы к новому столкновению? Не понимали ли они, что страшный враг, который походя уничтожил объединённые войска русских и половцев, вернётся? Нет, русские были уверены в своей мощи, непобедимости… А вот монголы всё поняли правильно…
— Ох, Павлик, ты всегда говоришь так страшно… — мама прижала руки к лицу, — Но всякий раз наперёд видишь…
— Но от непрерывных преобразований люди устанут! — не сдавался Потёмкин.
— Гришенька! Так, я же давно уже не пытаюсь, что-то резко менять — пока хватит. Дворяне привыкают снова быть не солью земли Русской, а саблей её. Церковь вспомнила, что она не в угоду достатку своего живёт, а ради славы Божией. Крестьяне могут свободно пахать да сеять, не боясь ни врага, ни господина, а купцы торгуют, приучаясь к тому, что государство и их от всех проблем защищает. А царь за всем этим присматривает, чтобы никто равновесие сие не поломал. Что здесь менять-то ещё?
— Но ты же всё норовишь новые порядки вводить! — Григорий спорил уже явно по инерции.
— Так, я же теперь это делаю понемногу! Сам же знаешь, что никогда всё совсем прекрасно не бывает, да и за соседями следить надо, а то снова монгольское нашествие проспим.
Мама и Потёмкин были моими верными союзниками, которые, конечно, были в курсе почти всех государственных дел. Тем более что комиссии по изучению нашего и зарубежного опыта у нас создавались всё время — мне требовался свежий взгляд на все проблемы, даже на те, о которых я ещё ничего не знал. Занимать в таких исследованиях больших сановников было не очень целесообразно — они люди, вечно озабоченные своими непосредственными проблемами, важнейшими для государства. Так что, чаще всего, в этих группах работали чиновники и военные средней руки или даже уже ушедшие в отставку, но горящие ещё чем-то помочь Родине.
Решений они сами не принимали — всё только через обсуждение и одобрение на совещаниях под моим руководством. Именно я отвечал за всё, происходящее в государстве, даже если к решению или действию какого-нибудь определённого исполнителя я не имел непосредственного отношения — такая уж роль государя…
— Всё же, не слишком ли много комиссий ты создал, Павлик? — вполголоса проговорила мама, — Вот зачем тебе отдельная комиссия по обычаям и государственному устройству каких-то тибетцев? Деньги на них тратить?
— Ну, положим, в этой группе всего-то два человека, денег на жалование капитану Полозину и поручику Шевкрову уходит намного. — развёл руками я, — По-моему, свести воедино всё, что мы знаем об этом горном народе нелишне. Кто ведает, может, через лет сто нашествие тибетцев будет угрозой?
— Да ты же по всем странам, колониям, территориям, даже племенам сибирских и североамериканских туземцев комиссии создал! — покачал головой Потёмкин, — Везде отдельные люди, везде совещания…
— А как иначе-то? Я хочу, чтобы, жизнь, устройство, экономика, управление, а потом и вступление в войну Англии, Пруссии, Швеции, империи Цин, Североамериканских штатов, Испании, Новой Франции и прочая, прочая, прочая были разобраны со всех сторон. Просто необходимо разобраться, в том, как повлияли на результат позиции как отдельных людей, так и общественных и экономических процессов.
— Ох и замахнулся ты… Ладно, тебе виднее. — усмехнулся Гришка, — Мне материалы комиссий прислали. Голова комиссии по крепостному делу полковник Мустафин настаивает на создании для осадных работ ракетно-артиллерийских полков, одновременно указывая на необходимость готовить и наши крепости к подобным операциям. Что, будем, как твой Мустафин хочет, пять таких полков создавать?
— Нет, Гриша, по мне так слишком уж затратно сразу, да и поспешно. Пока одним полком ограничимся, на нём отработаем всё, а потом уже и определимся — Карпухин, и Кутузов, и Суворов не возражают.
— Решил уже, выходит? — усмехнулся мой старый товарищ.
— Вопрос простой, в военном совещании из пятнадцати человек никто против не высказывался, что тянуть-то?
— С предложениями артиллерийской комиссии подполковника Аракчеева[4] ты тоже всё определил? — слегка ревниво спросил Гриша.
— Что думать-то? — усмехнулся я, — Подполковник, конечно, во всём прав. Умный он человек. На своём месте. Но вот перевооружение артиллерии сейчас мы просто не потянем. Только-только закончили наши войска на новые орудия переводить, во внутренних гарнизонах ещё «единороги» попадаются, и снова всё менять?
— Совсем откажешься?
— Нет.
