Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Дэниэлы иногда возят детей к чете Трумэнов в Миссури, а Клифтон часто берет одного или двоих сыновей в Зебулон. Маргарет боится самолетов и по возможности избегает летать, а Дэниэл их любит и наслаждается комфортом в салонах первого класса. Ему нравятся простор и чистота терминалов, хорошо одетые люди; он с удовольствием пропустит стаканчик-другой перед ужином, поданным приветливой стюардессой, которая прельщает его не только безупречной прической, идеально сидящим костюмом, милой улыбкой и желанием угодить, но и почти обрядовой, сдержанной грацией и пластикой. «Это же американские гейши, – заметил он однажды, возвращаясь в Нью-Йорк после выступления на Среднем Западе. Потом задумчиво изрек: – Я никогда не был знаком со стюардессой. Некоторые жили в доме, где я обитал много лет назад в Лондоне. Я их иногда слышал по ночам. Но знаком никогда не был. Жена премьера Ки когда-то была стюардессой. – И после паузы: – Очень красивая».
Речи, которые Дэниэл произносит, выступая по всей стране, обычно затрагивают роль свободной прессы в обществе; он выступает сдержанно и элегантно, спокойно отвечает на вопросы публики. Людям очень интересно узнать побольше о «Times», и многие, слушая речи Дэниэла, получают подтверждение своим представлениям о газете – «Times» сдержанна и полна достоинства, уважает традиции и стремится к добродетельности. Дэниэл точно передает то, как институция «Times» воспринимает сама себя, – но это не вся правда. У «Times» есть и другие стороны, и ее сотрудники произносят совсем другие речи, выпивая в баре на 43-й улице или беседуя сами с собой в постели в четыре часа утра. Тогда им случается проговорить отчаяние, накопившееся в результате работы в таком гигантском, богатом, уверенном в себе концерне – на фабрике новостей, где все рабочие отлично понимают: незаменимых нет. Без любого из них газета обойдется. Руководители отрицают такое положение вещей, никто не любит его упоминать, но дело обстоит именно так.
И эта суровая правда наполняет грустью и горечью душу любого, кто искренне, романтически предан газете, как некой серой богине, снизошедшей до романа с ним – кто бы он ни был, как бы хорошо ни писал, все равно он скоро окажется слишком стар для нее. А она не стареет, и значит, придется уступить место новым, юным, его заменят по достижении определенного возраста, как лампочку на потолке громадного кинотеатра, заменят автоматически, хоть она еще не перегорела; и те в «Times», кто еще остался на сцене, об этом хорошо знают. Они сожалеют об уходе стариков, таких как Брукс Аткинсон, который ни разу с тех пор не появился в редакции; или научный сотрудник Уильям Леонард Лоуренс по прозвищу Атомный Билл; или спортивный обозреватель Джон Дребинджер, который заявил на прощальной вечеринке: «Если бы я знал, что пенсия – такое блаженство, я бы давно ушел!» Его шеф с прохладцей ответил: «Ну и чего ради ты нам так долго плешь проедал, Джон?»
Автоматизм правит бал – весь мировой бизнес сталкивается с этой сложной проблемой, но в «The New York Times» еще упрямо цепляются за идею, что журналистика – не бизнес, а призвание, поэтому сотрудники c негодованием смотрят, когда в отдел городских новостей в ночь выборов вкатывают полдюжины машин, которые делают то, что недавно так здорово удавалось спортивному комментатору Лео Игану, – предсказывают исход. В наборном цехе заляпанные чернилами парни с яростью наблюдают, как растет число машин, которые все делают лучше людей – и на забастовки не выйдут. В отделе городских новостей с неудовольствием косятся на предметы, обеспечивающие бесконтактную связь, – на автоматическую внутриредакционную почту, на серебристый микрофон и прочее. Даже руководство, пожалуй, понимает: если раньше «Times» процветала за счет «поддержания тесных связей», то теперь так разрослась, что не знает, что делается у нее под крышей. Весной 66‑го в корпоративном журнале «Times» появилось объявление о том, что дипломированные психологи, практикующие под эгидой исследовательской организации «Daniel Yankelovich, Inc.» проинтервьюируют ряд «выбранных произвольно, по научной методике представителей» персонала «Times» в целях «определить, каким образом в столь обширной и разноплановой организации можно укрепить взаимопонимание между сотрудниками».
В речах Клифтона Дэниэла и других руководителей не звучит даже намека на эти внутрисемейные дела; публика на выступлениях, читатели, которые покупают «Times» каждый день, и даже многие сотрудники, включая редколлегию, не подозревают, что есть разница между внешним и реальным обликом газеты. Авторы передовиц, к примеру, по-прежнему твердят о высоких принципах, клеймят заторы на городских улицах (не думая о ночных пробках, которые создают припаркованные перед зданием фуры со свежим тиражом); сетуют на исчезновение достопримечательностей и снос исторических зданий (не объясняя, зачем газета продала знаменитое здание штаб-квартиры на Таймс-сквер корпорации «Allied Chemical» и почему всем известная световая вывеска по периметру здания, по которой ползли заголовки «Times», теперь принадлежит журналу «Life»). «Times» немедленно осуждает замалчивание новостей и идей, даже таких, которые не близки ее издательской политике, однако в последние годы отдел новостей категорически отказался публиковать что-либо, исходящее из-под пера Герберта Лайонела Мэттьюса; этот журналист теперь очень тихо сидит в комнате 1048 в глубине коридора неподалеку от редколлегии. В 1963 году Мэттьюс побывал на Кубе и посетил Фиделя Кастро, с которым сделал комплиментарное интервью еще до революции 1959 года; вернувшись, журналист предложил написать ряд статей, но отдел новостей отверг его предложение. Мэттьюс понимает, что оказал газете медвежью услугу, но до сих пор убежден, что Кастро не был коммунистом, когда началась революция на Кубе.
Весной 66‑го Герберт Мэттьюс снова вернулся на Кубу как представитель редколлегии «Times», а не ее новостного отдела; он вновь встретился с Фиделем Кастро, познакомился с новой Кубой и написал заметок на двадцать пять тысяч слов. По возвращении в Нью-Йорк он снова предложил отделу новостей свои услуги в качестве автора – вновь отказ. Теперь Мэттьюс пишет для первой полосы «Times» анонимные статьи о латино-американских делах, охватывающих
