Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Когда агентство «Associated Press» предложило Клифтону пятьдесят долларов в неделю, он тут же согласился и следующие три года – с 37‑го по 40-й – работал в нью-йоркском и вашингтонском отделениях, а в ноябре 40‑го, в двадцать восемь лет, когда его темные волнистые волосы уже начали седеть, отправился от «AP» в Швейцарию на корабле, где среди пассажиров была леди Джерси, сногсшибательная голубоглазая блондинка, которая прежде была замужем за графом Джерси, а до него – за чикагским адвокатом и за Кэри Грантом. После войны она еще раз вышла замуж за поляка, пилота британских ВВС, но в Лондоне во время войны, примерно через год после встречи с Дэниэлом на борту корабля, они общались достаточно близко, чтобы их друзья предполагали, что дело идет к свадьбе. Но Дэниэл и тогда, и впоследствии по-настоящему всерьез относился только к работе и понимал, что если хочет отличиться в «Associated Press», для этого от него потребуется полная самоотдача, потому что рядом с ним трудились очень талантливые и честолюбивые молодые люди. Их было много: Дрю Миддлтон, и Глэдвин Хилл, и Уильям Уайт, если назвать тех, кого позже переманит «The New York Times»; а еще был Джеймс Рестон, который к 1939 году ушел из лондонского бюро «AP» в «Times» и начал продвигаться на самый верх, да с такой скоростью, которую не показывал никто из молодых ни до, ни после него.
Помимо энергии и блестящего стиля Рестон обладал тем же редким качеством, что и Катледж, а именно умением расположить к себе стариков. Одним из тех, кто первым принял в нем участие, стал бывший губернатор Огайо Джеймс Миддлтон Кокс: он владел целым рядом газет, а в 1920‑м баллотировался в президенты от Демократической партии. Рестон, в ту пору еще подросток, подавал ему клюшки в Дейтонском гольф-клубе. Очень бедная и очень набожная семья Рестона (мать хотела, чтобы он стал проповедником – позже он им и станет, будучи колумнистом) эмигрировала из Шотландии, когда ему было одиннадцать. Студентом он звезд с неба не хватал, предпочитая парте поля для гольфа, причем играл очень хорошо; после побед на нескольких турнирах он вполне мог стать профессионалом, но мать воспротивилась: «В люди выходить надо!» Джеймс Кокс ссудил ему денег и помог окончить Университет Иллинойса. В 1932 году Рестон стал работать в одной из газет Кокса.
В 33‑м Ларри Макфейл нанял его разъездным секретарем бейсбольной команды «Cincinnati Reds», а в 34‑м Рестон уже писал спортивные репортажи для «Associated Press». В 37‑м осел в лондонском бюро «AP», где летом писал о спорте, а зимой о международных делах. К этому времени 29-летний Рестон был женат на очень неглупой и бойкой девушке, и у них уже родился первенец. Вскоре Рестоном заинтересовался Фердинанд Кун, глава лондонского бюро «The New York Times», и в 39‑м молодого репортера взяли в ее штат.
Коллегам по Лондону Джеймс Рестон по прозвищу «Скотти» вспоминается как человек, стремительный во всем, кроме общения с пишущей машинкой. За нею он творил в окружении своих записей и книг, откуда черпал лакомые кусочки мудрости, неторопливо выстраивая мысли и фразы (редкий репортер позволил бы себе такую медлительность). Вне редакции он не был ни душой общества, ни плейбоем: либо работа, либо дом и жена Салли, которую он обожал и которой гордился. Она была дочерью адвоката родом из Сикамора, штат Иллинойс, и состояла в студенческой организации «Фи Бета Каппа»; Рестон со смехом говорил: «Жена выше меня на голову».
В 1941‑м Салли ждала второго ребенка, а центр тяжести мировой политики смещался в Вашингтон – Соединенные Штаты готовились вступить в войну. Рестон добился перевода в бюро Крока. Год спустя вышла книга «Прелюдия к победе», получившая восторженные отзывы, а вскоре лондонские коллеги услышали, что Скотти Рестон стал помощником издателя «Times» Артура Хейза Сульцбергера и отправится со своим боссом в Советский Союз. Это путешествие, несомненно, выдалось интересным для обоих, но неясно, помогло ли издателю «Times» и восходящей звезде журналистики подружиться. Внутри газеты ходили слухи, что Рестон с его привычками жаворонка и строгой нравственностью отнюдь не скрасил жизнь Сульцбергера, который был не дурак выпить и поволочиться за юбками, словом, умел наслаждаться жизнью вдали от работы. Журналистом Рестоном Сульцбергер по-прежнему восхищался, но на роль эпикурейца и попутчика тот не годился. Для этого идеально подходил другой человек, Катледж.
Тёрнер Катледж вернулся в газету весной 1943‑го. В Чикаго у него не сложилось, несмотря на жалование в двадцать шесть с половиной тысяч долларов, и он вернулся в «Times» на двенадцать. Осенью 44‑го, во время работы на политической кампании в Фарго, штат Северная Дакота, Катледж получил телеграмму от Артура Хейза Сульцбергера, в которой тот спрашивал, не хочет ли он вместе с издателем отправиться в инспекционную поездку на тихоокеанский фронт. Катледж телеграфировал согласие, и в ноябре они полетели на сорок три тысячи километров – с пересадкой в Сан-Франциско. Там они остановились в отеле «Mark Hopkins» и сразу отправились в бар взбодриться перед ужином. Уселись на удобном диване, любуясь панорамой севера города и заливом, где курсировали суда. Слева от них красовался мост Золотые Ворота.
Издатель и репортер заказали скотч, затем повторили. На третьем заходе Сульцбергер предложил взять по двойному. Потом еще два раза по двойному – все это время продолжалась беседа обо всем: о «Times», о ландшафте Сан-Франциско, о «Times», о женщинах, о «Times», о странных извивах восточного ума. Заказали еще по двойному. Официант принес.
– Ты уверен, что это двойные? – спросил Сульцбергер.
– Уверен ли? – изумился официант. – Да вы уже практически бутылку выпили.
Они повторили еще несколько раз, после чего пошли ужинать. Но прежде чем выйти из бара, Артур Хейз Сульцбергер поглядел на Катледжа, протянул ему руку и сказал:
– Ну, считай, ты прошел.
В январе 1945 года Тёрнер Катледж был назначен заместителем главного редактора, вторым в иерархии после Эдвина Лиланда Джеймса. При этом другие редакторы не были ни удивлены, ни возмущены; никто не считал себя вероятным преемником Джеймса, кроме, может быть, Брюса Рэя, блестящего репортера, ставшего замглавреда еще раньше, чем Катледж. Но Рэй однажды совершил оплошность – сел в кресло Джеймса, когда главный был болен. Джеймс услышал об этом и пришел в ярость.
Места в отделе новостей «Times» распределены не абы
