Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Не то чтобы Эдвин Джеймс по прозвищу Джимми, лихой военный корреспондент в годы Первой мировой, бонвиван и завсегдатай ипподрома, любимый ученик Адольфа Окса и Карра Ван Анды, был слаб или наивен, но он принадлежал к старой журналистской школе. Бесшабашный репортер в роли администратора заскучал из-за необходимости заниматься тысячами мелких дел. Пока Джеймс возглавлял редакцию с 1932 года и до самой своей смерти в 1951‑м, газета расширялась, штат рос, управлять им становилось все сложнее. «Times» охватила всю страну, весь мир. Учитывая натуру Джеймса, было понятно, что другие талантливые и амбициозные люди со своим пониманием того, что есть благо для «Times», тоже захотят выдвинуться на первые места. Словом, газета в каком-то смысле раскололась на маленькие феоды, где у каждого феодала были свои верные вассалы и своя территория, за которую тот стоял горой.
Катледж исповедовал противоположный подход к делу; он верил в иерархию и структуру, и в газете видел регулярно обновляющуюся, работающую как часы институцию, где верховная власть пользуется непререкаемым авторитетом. Таким образом, Тёрнер Катледж, заняв пост главного редактора, столкнулся с проблемой: что делать с феодалами?
Будь это другое издание, вопрос решился бы легче, но убрать людей из «Times», тем более тех, кто наделен определенной властью или имеет негласные связи с владельцем или членами его семьи, не так-то просто. Сотрудники «Times» на ключевых постах держатся за них, готовы за них драться, ведь работать в штате такой газеты весьма престижно: все двери для тебя открыты, все просьбы выполняются, большие шишки здороваются за руку, и вообще жить в мире проще. К тому же еще со времен Адольфа Окса здесь ценили преданных сотрудников и редко унижали увольнением тех, кто пользовался популярностью среди коллег. Кроме того, многие феодалы были людьми, очень полезными для газеты; дела у издания шли действительно хорошо, и многие думали, что менять ничего и не стоит.
Чтобы воплотить в жизнь свою идею, совершить революцию, свергнуть феодалов и постараться вернуть всю власть под эгиду главного редактора, Тёрнеру Катледжу необходимо было действовать тонко. И рассчитывать на удачу.
Но в 1929 году Катледж еще был простым репортером «Times», Дэниэл и подавно учился в колледже, а многие из тех, кого заденет будущая революция (Артур Крок и Лестер Маркел, Джеймс Рестон и Дрю Миддлтон, Теодор Бернстайн и Гаррисон Солсбери, Томас Дж. Гамильтон и Эйб Майкл Розенталь, а также десятки других), еще не появились на сцене, или не делали пока свой ход, или вообще об этом не задумывались еще долгие годы.
В колледже Клифтон Дэниэл достиг почти всего, к чему стремился, а чего не достиг, о том не жалел. Он вступил в братство «Фи Дельта Тета», хорошо учился, писал в университетскую газету «Daily Tarheel». Ему хотелось занять место редактора, но из редколлегии его вскоре выгнали, поскольку он якобы вел себя слишком нагло с ее председателем. А когда восстановили в штате, должность его уже не привлекала.
Зато он стал редактором университетского литературного журнала «Carolina», а еще был избран вице-президентом студенческого совета. Впоследствии он мог бы баллотироваться в его президенты, но не стал – позже он признавался, что уже тогда «несколько самонадеянно» считал себя журналистом и полагал, что, объективности ради, обязан не занимать сторон и не поддерживать слишком сильно каких-то людей или движения; такую точку зрения разделяют почти все журналисты, хотя у нее есть своя цена. Как сторонние наблюдатели, журналисты зачастую лишены опыта, который дает вовлеченность, и превращаются в вуайеристов, которые много видят, но мало чувствуют. Смерть и бедствия трогают их не более и не менее, чем забастовка докеров; они как должное воспринимают право обнародовать чужие слабости, трактовать решения Сената и критиковать чужие пьесы, но редко сами рискуют головой. Конечно, если журналист занимает чью-то сторону, какого-либо дела или человека, ему легко превратиться в апологета, пропагандиста, лакея сильных мира сего. Клифтон Дэниэл знал тех, с кем это могло случиться, но с ним – никогда. Он был слишком уверен в себе, слишком хорошо понимал, чего хочет, и, возможно, слишком привык держаться поодаль, вести себя бесстрастно. Если он когда и шел на компромисс в профессиональной или частной жизни, мало кому становилось об этом известно; до скандала он никогда не доводил и умел заметать следы.
Окончив Университет Северной Каролины в 1933 году и проработав год в провинциальной газетенке, Клифтон перебрался в Роли, в тамошний «News and Observer». Там с 34‑го по 37-й он вел политическую и уголовную хронику, выполнял любые задания, узнал многих интересных людей, в том числе Кэтрин Корнелл, первую актрису, у которой брал интервью, и Томаса Вулфа, чей роман «Взгляни на дом свой, ангел» вышел из печати всего несколько лет назад. Как-то раз в Роли Дэниэл познакомился и с Тёрнером Катледжем; знакомство было мимолетным и осталось в памяти у Дэниэла, а не у Катледжа; вновь они встретятся лишь спустя пару лет.
Катледж тогда подавал большие надежды в «The New York Times». Он работал в вашингтонском бюро, которое возглавлял Артур Крок, влиятельный феодал, пользовавшийся большей автономией внутри газеты, чем кто бы то ни было, кроме, может быть, Лестера Маркела, редактора воскресного выпуска, чей стиль однажды сравнят с манерой «короля-солнце» Людовика XIV. Артур Крок возглавил вашингтонское бюро в 1932‑м – выдвижение более чем уместное, поскольку его предшественник Ричард Улахан порядочно распустил штат: репортеры делали, что им вздумается, например, если трое изъявляли желание написать один и тот же репортаж в один и тот же день, они так и делали, иногда бюро отсылало для печати в Нью-Йорк все три версии.
Крок быстро привел всех в чувство и создал крепкую команду – свою команду, самым энергичным членом которой стал Тёрнер Катледж. Он иной раз писал по четыре – шесть крупных статей в день, хорошо разбирался в налоговом законодательстве, разрабатывал новые источники информации по всему Вашингтону, и эта неуемная энергия, быть может, сослужила бы ему плохую службу, не будь у него одного качества, которое все искупало.
Он умел найти подход
