Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
– Это что за пакость?
Отец употребил гораздо более мягкое определение, чем прозвучало бы в устах деда. Дедов лексикон был сдобрен всеми мыслимыми ругательствами, которые тот изрыгал с гневом и презрением, тогда как отец в выражениях был сдержан и бесстрастен.
– Это мои журналы, – ответил Гарольд.
– Выброси немедленно, – велел отец.
– Они мои! – неожиданно для себя выкрикнул Гарольд.
Отец окинул его взглядом, в котором сквозило любопытство, медленно и с отвращением покачал головой и вышел из комнаты. Несколько недель после того случая отец не разговаривал с ним, и сегодня Гарольду вовсе не хотелось повторять ту стычку. Он надеялся разделаться с ужином быстро и мирно.
Прежде чем войти в дом, он заглянул в гараж и увидел, что машина отца – сверкающий «Линкольн» 1956‑го года выпуска – на месте; отец купил его совсем новеньким год назад, удачно загнав потасканный «Кадиллак» 53‑го. Гарольд поднялся по ступенькам с черного хода и бесшумно вошел в дом. Мать, раздобревшая матрона с миловидным лицом, готовила на кухне ужин; из гостиной доносились звуки телевизора и, бросив туда взгляд, Гарольд увидел отца, читающего «Chicago American». Улыбнувшись матери, Гарольд поздоровался достаточно громко, чтобы приветствие донеслось до гостиной и могло считаться двойным. Отец не отозвался.
Мать сообщила, что брат слег с простудой и высокой температурой, потому ужинать с ними не будет. Гарольд, не говоря ни слова, прошел к себе и тихонько притворил дверь. Комната у него была уютная, хорошо обставленная, с удобным креслом, полированным письменным столом темного дерева и большой дубовой кроватью. Книги аккуратно стояли на полках; на стенах висели копии сабель времен Гражданской войны, винтовки, из которых стрелял в армии отец, а еще застекленный шкафчик с разложенными в нем стальными инструментами, – его Гарольд сработал сам на уроке ремесел и даже удостоился упоминания как участник конкурса под эгидой «Ford Motor Company». Те же «ремесла» принесли ему приз универмага Уибольдта за написанного маслом клоуна. А свое столярное мастерство он продемонстрировал, изготовив деревянную стойку, куда можно было ставить раскрытые журналы без необходимости придерживать их руками.
Сняв куртку и положив на стол учебники, Гарольд раскрыл журнал на снимках обнаженной Дайан Веббер. Затем встал возле кровати, держа журнал в правой руке и прикрыв глаза, а левой мягко погладил ширинку брюк, прикасаясь к гениталиям. Отклик был незамедлительным. Здорово было бы, будь до ужина больше времени: он бы успел раздеться и дойти до оргазма или хотя бы пройти через холл в ванную и получить удовольствие по-скорому, над раковиной; там можно поднести журнал к зеркальному шкафчику и увидеть свое отражение: словно бы он там, с Дайан, на залитом солнцем песке, ее прелестные темные глаза томно скользят по его восставшему члену, а намыленные пальцы кажутся ее рукой.
Он проделывал это много раз, как правило днем, когда запертая дверь его спальни могла вызвать подозрения. Но несмотря на гарантированное уединение в ванной, Гарольд, надо признать, никогда не чувствовал себя там вполне комфортно, отчасти потому, что предпочитал лежачее положение стоячему, а также потому, что возле раковины негде положить журнал, если бы он захотел действовать обеими руками. К тому же в ванной есть большой риск забрызгать журнал водой из крана: кран приходится держать открытым – чтобы его присутствие в ванной не насторожило домашних и чтобы мочить пальцы, когда высохнет мыло. Заляпанные водой фотографии не оскорбили бы эстетического чувства большинства юнцов, однако Гарольд Рубин в их число не входил.
Было и чисто практическое соображение, побуждавшее его предохранять журнал от порчи: в тот год он читал в газетах о развернувшейся по всей стране яростной кампании против порнографии и потому не был уверен, что в дальнейшем сможет покупать журналы с обнаженной натурой даже из-под полы. Не так давно калифорнийский суд обвинил в непристойности даже «Sunshine & Health», выходивший уже два десятка лет и регулярно печатавший семейные фото с бабушками, дедушками и детишками. Журналы художественной фотографии политики и церковные общины тоже клеймили как «похабщину», хотя те и пытались дистанцироваться от «девичьей» журнальной продукции, печатая под обнаженкой такие полезные подписи, как: «Снято 2 1/4 x 3 1/4 Crown Graphic на 101 мм Ektar, ф/11, в 1/100 сек.». Гарольд читал, что генеральный почтмейстер эйзенхауэровской администрации Артур Саммерфилд пытался запретить пересылку по почте эротической литературы и периодики, а нью-йоркского издателя Сэмюэла Рота приговорили к пяти годам тюремного заключения и штрафу в пять тысяч долларов за нарушение федерального почтового закона. В прошлом Рот уже был осужден за распространение «Любовника леди Чаттерлей», а в первый раз его арестовали в 1928‑м, после того, как полиция устроила налет на издательство и реквизировала печатные формы «Улисса», которого Рот тайно вывез из Парижа.
Еще Гарольд читал, что фильм с Брижит Бардо попал в тиски цензуры в Лос-Анджелесе; естественно было предположить, что в таком рабочем городе, как Чикаго, где суров полицейский надзор и сильно влияние католической церкви, любые выражения сексуальности будут подавлять еще жестче, особенно при новом мэре Ричарде Дж. Дэйли. Гарольд уже заметил, что закрылись заведения с бурлеск-шоу на Уобаш-авеню и на Стейт-стрит. Если так пойдет и дальше, то и любимый его киоск на Чермак-роуд вскоре станет продавать только такие журналы, как «Good Housekeeping» и «Saturday Evening Post», и его родители, уж конечно, будут не против.
За все годы жизни в отчем доме он ни разу не слышал от родителей высказывания, связанного с сексом, ни разу не видел их раздетыми, ни разу не подслушал ночью «любовного» скрипа кровати. Вероятно, они все еще занимаются любовью, но нельзя знать наверняка. Точно так же Гарольд не знал, как управляется его шестидесятишестилетний дед с любовницей, а бабушка недавно в приступе желчи призналась, что в их браке секса не было с 1936 года. Вообще-то, в постели он не бог весть что, заявила она, и вспоминая это заявление, Гарольд впервые задумался, были ли у нее любовники; сам он ни разу не видел, чтобы к ней заглядывали мужчины или чтобы она куда-то уходила из дома, однако с удивлением припомнил, как год назад обнаружил у бабки на полке бульварный роман. Он был обернут крафтовой бумагой, а в выходных данных значилось название французского издательства и год, 1909-й. Когда бабушка легла вздремнуть, Гарольд прочитал раз, потом другой 103-страничный роман, увлекшись содержанием и удивляясь откровенному
