Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Но подобные тексты в журналах, как я уже упоминал в начале, в 1980‑е становятся редкостью, особенно среди фрилансеров. Сегодня лучшие из представителей нон-фикшн – те, что не связаны с такими неплатежеспособными институциями, как «The New Yorker», – либо имеют деньги на исследования, выделенные книжной индустрией (они, как правило, публикуют отрывки из будущих книг в журналах); либо являются авторами бестселлеров и могут себе позволить написать добротную журнальную статью, если тема их заинтересовала; либо получают финансовую поддержку от университетов и гранты от различных фондов. А статьи, которые представители последней группы нынче публикуют в периодических изданиях, где гонорары весьма скромны, говорят больше о них самих, чем о тех, о ком они пишут. Это субъективные мнения научного или культурного содержания, статьи, основанные на личных размышлениях, не требующих времени и разъездов, исследования собственных воспоминаний автора, близкие его сердцу и месту обитания. Дорога стала слишком дорога. И автор остается дома.
Дело фантазии
Совсем голая, она лежала ничком на песке пустыни. Ноги широко раздвинуты, длинные волосы треплет ветер, голова откинута назад, глаза закрыты. Казалось, она погружена в свои мысли, далека от мира на этой продуваемой ветром калифорнийской дюне близ мексиканской границы и ничем не стеснена, кроме своей природной красоты. Ни украшений, ни цветов в волосах, ни следов на песке. Ничто не позволяло датировать снимок, и ничто не нарушало его совершенства, кроме сжимающих журнал влажных пальцев семнадцатилетнего школьника, который глядел на модель с тоскливым подростковым вожделением.
Фотографию он высмотрел в журнале, который только что купил в газетном киоске на углу Чермак-Роуд, в пригороде Чикаго. Был вечер 1957 года, ветреный и холодный, но Гарольд Рубин почувствовал, как изнутри поднялась теплая волна, когда разглядывал фото за киоском в свете уличного фонаря, не слыша ни машин, ни людей, идущих мимо.
Он судорожно листал страницы в поисках других обнаженных женщин и думал, смогут ли они вызвать у него такой же отклик. Ему и раньше случалось покупать подобные журналы, а поскольку продавались они из-под прилавка, сразу как следует рассмотреть эротические кадры не было возможности, и подчас он испытывал немалое разочарование. То нудистки-волейболистки в «Sunshine & Health», единственном журнале 1950‑х, показывающем лобковые волосы, грубоваты, то полуголые зайчишки из «Playboy» чересчур гуттаперчевы, то улыбающиеся стриптизерши из «Modern Man» слишком уж стараются соблазнить, а модели из «Classic Photography» – не более чем объекты перед камерой, растворенные в художественной полутьме.
Обычно Гарольду Рубину все-таки удавалось разок удовлетвориться и такими журналами, но вскоре они оказывались в самом низу стопки, которую он хранил дома, в стенном шкафу своей комнаты. Сверху стопки помещалась более достойная продукция – женщины, которые сразу вызывали чувства, стимулировали устойчиво. Гарольд мог забыть о них на недели или месяцы, так как искал новых открытий. А если не находил, то знал, что всегда сможет вернуться, возобновить связь с одной из фавориток своего бумажного гарема и получить награду, вполне сопоставимую с любовными утехами, доставленными знакомой девочкой из средней школы Мортона. Одно более или менее естественно смыкалось с другим. Когда они любились на диване, пока родителей не было дома, он порой думал о зрелых женщинах из журналов. А наедине с журналами вспоминал, как выглядит его подружка без одежды, как она ощущается, чем они вместе занимались.
Но в последнее время, возможно, потому, что им овладели неуверенность и беспокойство и все чаще он подумывал бросить школу и подружку и пойти в военно-воздушные войска, Гарольд Рубин больше обычного отдалился от чикагской жизни ради фантазий, особенно когда глядел на фотографии одной-единственной женщины, которая, приходилось признать, становилась для него наваждением.
Это были фотографии именно той обнаженной на песчаной дюне, чей снимок он только что нашел в журнале, стоя позади газетного киоска. Впервые он увидел ее несколько месяцев назад в ежеквартальном издании. Она часто появлялась в периодике для мужчин и в нудистских календарях. Гарольда привлекли не только ее красота, классические формы и совершенные черты лица, но некая аура, витавшая над каждым снимком, ощущение, что она свободна наедине с природой и самой собой – когда она шла по берегу моря или стояла под пальмой, или сидела на скалистом утесе, глядя вниз на плещущие волны. На некоторых фотографиях она казалась неземной, эфирной, воистину неуловимой, однако оставалась глубоко реальной, и Гарольд чувствовал свою близость с ней. Он уже знал, как ее зовут. Имя он прочел в подписи под фотографией и сразу поверил, что это настоящее имя, а не сказочный псевдоним, какими порой пользуются иные игривые красотки, скрывающие свое истинное лицо от мужчин, дабы возбудить их любопытство.
Ее зовут Дайан Веббер, и живет она в Малибу, на побережье. Журнал упомянул о том, что она танцует балет, что объясняло безупречное владение телом, представшее Гарольду в ее позах перед камерой. На одном из снимков в журнале, который он держал в руках сейчас, Дайан Веббер с почти акробатической грацией балансировала над песком: руки вытянуты, нога вскинута высоко над головой, мысок нацелен в безоблачное небо. На следующей странице она лежала на боку, выпятив округлое бедро, едва прикрывающее лобок, и гордо выставив груди с набухшими сосками.
Гарольд Рубин поспешно закрыл журнал и спрятал его между учебниками, загнанными под мышку. Он уже опаздывал домой к ужину. Обернувшись, поймал взгляд старого киоскера, который подмигнул ему, зажав сигару в зубах, но Гарольд сделал вид, что не заметил. Сунув руки в карманы черной кожаной куртки, Гарольд Рубин заторопился домой. Густые светлые волосы, подстриженные под Элвиса Пресли, задевали поднятый воротник. Он решил не ехать на автобусе, а пойти пешком, чтобы не столкнуться с кем-то из знакомых, кто нарушил бы его уединение в
