Музыка крыльев - Дэвид Алмонд
— Что?
Он схватился за голову.
— Блин, ну и дурак я. Вели мне катиться к чёрту. И я покачусь.
Она засмеялась. Он выглядел таким смущённым.
— Ладно, пошли. — Она встала. Дверь была совсем рядом. И Сильвия первая шагнула в ночь.
Снаружи топтались люди. Болтали, сплетничали. Несколько парней курили. Чуть поодаль целовалась пара. Их вроде бы никто не замечал. На краю освещённого пространства стояла металлическая скамья.
Они прошли туда. Сели. Музыка выплёскивалась наружу вслед за ними, проникала в тело и разум.
Габриель положил футляр со скрипкой себе на колени. Огляделся: проверил, нет ли вокруг любопытных глаз. И открыл.
Пошарив под скрипкой, он достал предмет цвета топлёного молока, похожий на крошечную флейту.
— Вот, смотри, — сказал он. — Тогда, ночью, я играл на этой штуке. Это полая кость.
Он поднёс инструмент ближе к ней, но не выпускал из рук.
— Кость животного, — уточнил он.
— Чья?
— Может, оленья. Может, лисья. Иногда эти дудочки делают из птичьих костей или даже рыбьих.
Она отпрянула. Нет, она не возьмёт это в руки!
— Вот мундштук, видишь? — сказал он. — Тут отверстия, можно пальцами зажимать. Настоящий музыкальный инструмент.
Он протянул ей кость.
— Не знаю, сколько ей лет, — сказал он. — Сто или много раз по сто. А может, всего десяток. Возьми, не кусается.
Света хватало, чтобы угадать в этой кости странную красоту. Взять кость в руки она не отважилась, лишь дотронулась кончиком пальца. Гладкая, сухая. Чуть изогнутая.
— Я никому её не показывал, только Колину и отцу, — сказал он. — Но раз ты тогда подошла к окну…
Он поднёс кость к губам и издал короткий, чуть дребезжащий звук.
— Это первый музыкальный инструмент, — сказал он. — На таких играли древние люди. Их находят в пещерах по всему миру.
Он выдул ещё несколько тихих, едва слышных звуков и сказал:
— Они были для волшбы. Чтобы завораживать живых и вызывать мёртвых. С них началась вся музыка.
Звуки текли словно сквозь неё.
Кто-то поблизости произнёс:
— Что это, чёрт возьми?
Габриель перестал играть.
— Чувствуешь? — спросил он. — Что-то разом могучее и странное, да?
Ей хотелось сказать: Играй ещё.
— Представь, я играю на полой кости здесь, на севере, — сказал он, — а ты слышишь меня там, в самом сердце города.
Из клуба вышла мама.
Габриель сунул полую кость обратно в футляр.
— Всё хорошо? — спросила мама.
— Да, — ответила Сильвия.
— Ты Габриель, верно?
— Да, — сказал Габриель.
Он пожал маме руку.
Мама была счастливая и, похоже, слегка пьяная.
— Тут так мило! — сказала она. — Я со всеми перезнакомилась. И с твоим отцом, Габриель. Он здорово танцует! Ой, какие у вас тут звёзды, только посмотрите!
Из дверей снова выплеснулась музыка. Мама покачнулась и притопнула ногой в такт.
— А вы двое что же не танцуете? — спросила она.
— Мы потом, мам.
— А-а, ну ладно, я тогда обратно пойду, раз у тебя всё в порядке.
Они снова были одни.
— Хорошая у тебя мама, — сказал Габриель.
— Ты сказал, что я слышу тебя в сердце города. Что ты имел в виду?
— Не знаю. — Он покачал головой, словно сам удивился своей глупости. — Я многого не знаю. В мире столько всего, о чём никто не знает. Почему ты сюда приехала?
— Маме всё надоело. И отец, и работа. Ей позарез было нужно что-то мирное и красивое. Вот и всё.
— А ты? Почему ты приехала?
— Я вообще не хотела ехать!
Она засмеялась. И он засмеялся.
— Но теперь ты здесь, — сказал он.
— Теперь я здесь.
— И тут оказалось не так уж плохо.
Она посмотрела в его сияющие глаза.
Пожала плечами.
— Ага. Я думала, будет хуже.
Они слушали музыку, которая звучала в клубе.
Люди входили и выходили. Несколько человек подошли поздоровались с Габриелем. Он представил Сильвию, все пожали друг другу руки.
— Нас тут немало, — сказал он. — Разбросаны по пустошам и сопкам. Но музыка всех собирает.
Компания юнцов тихонько беседовала, усевшись в траве: кто на корточках, кто на коленях. Они пустили по кругу бутылку и понемногу отхлёбывали.
— Может, вернёмся внутрь? — предложила Сильвия.
Она остановилась на пороге. Волынщики и скрипачи наяривали во всю мочь. Габриель встал рядом. Их родители кружились в танце по неведомой спирали, держась за руки.
— Похоже, мы никому особо не нужны, — сказал Габриель.
Они снова вышли на улицу.
— Пойдём дальше? — сказал Габриель.
— Дальше?
— Здесь слишком много людей. Просто чуть дальше, недалеко.
Он кивнул во тьму между деревней и лесом.
— Там есть ещё одна скамейка. Не бойся. Ты же знаешь, что я не опасен? Просто слегка сумасшедший, вот и всё.
Вокруг темнота. За спиной остались музыка и смех. Сердце у Сильвии колотилось. Трава под ногами искрила. Лес стоял глухой, чёрный, непроницаемый. Они подошли к скамейке, сели. Сюда долетал свет луны и звёзд.
А свет у дверей клуба был как далёкий фонарь.
Габриель снова вынул полую кость.
— Их использовали для инициации, — сказал он. — Музыка помогала детям пройти через обряды, которые превращали их во взрослых.
Он тихонько рассмеялся. Его глаза сверкали, лицо сияло.
— Думаешь, чушь несу?
— Нет, — сказала она, но мысль не уловила.
— Сама посуди: что происходит с детьми сегодня? Они заперты в школах, в четырёх стенах, их пичкают знаниями, мучают тестами. Где обряд инициации? Одни экзамены дурацкие.
Она засмеялась.
— У меня в следующей четверти как раз экзамены! Пора зубрить, а не тут прохлаждаться.
— Тебе здесь лучше.
— Уверен?
— Ты же сама знаешь, что мир устроен по-дурацки. Откуда столько несчастных нервных детей? Нам нужна другая жизнь!
— Какая другая?
— В ней должно быть много всего! Больше, чем сейчас! Ой, не знаю! Ничего я не знаю!
Он снова притих, напрягся.
— Разве тебе это не нужно?
— Что?
— Тебе не нужно быть настоящей? Самой собой? Той Сильвией Карр, которую сотворили для счастья?
Она хотела сказать «нет», но запнулась.
Неужели у неё действительно есть эта потребность, это внутреннее стремление? Стать той, которую сотворили для счастья?
Она посмотрела в глаза этому странному мальчику. В них пылал неукротимый дух. Габриель тоже смотрел ей в глаза.
— Ты особенная, — сказал он. — Не как все.
— Да ладно! Ты меня совсем не знаешь. Мы только что познакомились.
— Это неважно. У тебя есть душа или что-то вроде души. Не знаю, что именно, но в тебе есть то, что остальные утратили. То, что нам всем нужно. То, для чего у нас нет слов.
— Гонишь, — сказала она.
Он рассмеялся.
— Допустим, — тихо сказал он. — Может, я проторчал в этой глуши слишком
