Музыка крыльев - Дэвид Алмонд

Сильвия взглянула на Габриеля. Он играл на скрипке, наклонившись вперёд и чуть раскачиваясь. Мелодию было не разобрать. Но вот Габриель снова остановился и снова посмотрел на неё. Она отвернулась.

Высокий мужчина сказал в микрофон:

— Добрейший вечер, народ. Хорошо, что все вы тут собрались.

Оливер сказал, что ведущего зовут Майк.

Майк начал концерт сам: спел песню про резню, смерть и боль.

И рассмеялся.

— Ох уж эти древние баллады! Кровь рекой, гора трупов. Давайте-ка я лучше утешу ваши нежные сердца нежной песней.

И он снова запел: о лесах и сопках, о ветре и птицах, о ручьях, что сливаются в реки.

Потом к микрофону потянулись скрипачи и дудочники, гармонисты и волынщики. Сперва — начинающие. С инструментами они обращались неумело. Музыка их звучала натужно, с ошибками, но зал подбадривал, аплодировал. Потом заиграли мастера, в основном старики и старухи.

Габриель с друзьями сыграли плясовую, и весь зал отчаянно хлопал и топал в такт. Когда всё закончилось, Габриель высоко поднял скрипку, посмотрел на Сильвию и засмеялся, а она снова отвернулась, отхлебнула колу.

Она пыталась сопротивляться. Пыталась убедить себя, что вся эта музыка — просто глупая древняя ерунда. Но звуки трогали душу, проникали в неё до донышка. Яркий свет уже не резал глаза. Она начала потихоньку расслабляться и, преодолевая застенчивость и сопротивление, отдалась происходящему. Старый, как Андреас, старичок в поношенном коричневом костюме заиграл на волынке, словно эти дудки были естественным продолжением его тела. Он играл как дышал. А зал перестал дышать и заворожённо замер. Когда он остановился, людей словно освободили от заклинания. Заиграли другие волынщики и аккордеонисты. Сильвия то вслушивалась, то отвлекалась.

Временами она ловила на себе взгляд Габриеля. Временами она твердила себе, что всё это очень глупо. Не может её трогать такая музыка! Но музыка затягивала её снова и снова, она даже забыла о Габриеле. Музыка словно требовала, чтобы она, Сильвия, принадлежала ей и только ей.

Вдруг шёпот мамы:

— Ты в порядке, детка?

А она-то почти забыла, что мама рядом.

— Да, — пробормотала она. — Да.

Мама улыбнулась, сверкнула глазами.

— Я ни на чём не умею играть и чувствую себя никчёмной, а ты? — спросила она.

Сильвия кивнула.

— И я.

— Жаль, что ты блокфлейту бросила, да?

Дафна подошла к микрофону и заиграла на своей флейте-пикколо странную весёлую танцевальную мелодию, которая почему-то заставила всех рассмеяться. А потом молодая рыжая женщина заиграла на волынке. И эта мелодия опалила всех тоской и печалью. Она играла с закрытыми глазами. А Сильвия смотрела во все глаза. Женщина словно исчезла, словно сама стала волынкой, обратилась в музыку. Тут вперёд выскочила плясунья в сабо. Сильвия застонала. Уйди! Не порть музыку! Но стук деревянных башмаков — глухой и странный — заменил ударные: он впечатывался в пол, настойчиво перебивая сладкоголосые трубки, и эти удары вибрировали, ввинчивались в тело, проникали под кожу, в сознание Сильвии.

Она снова взглянула на Габриеля. Теперь он и его друзья стояли у стены. На неё он больше не смотрел — только на музыкантов. И раскачивался, словно в танце.

Сильвия наблюдала. Его тело так чувствует ритм! К компании подошли две девочки, помладше неё. Они запели, и голоса их слились в прекрасный хор, они пели о лугах и рассветах, о рыбах и птицах, о матерях, отцах и младенцах, и к глазам Сильвии подступили слёзы, потому что они были там, все вместе, все связаны воедино красотой песни и красотой своих тел, и она снова подумала о Максин и потянулась к маме, чтобы ощутить тепло её тела, и мама обняла её, подпевая девочкам: старинная мелодия была ей знакома. Наконец песня смолкла и все в зале захлопали. Затем Майк подошёл к микрофону, всех снова поблагодарил и, подняв обе руки, провозгласил:

— А теперь, милейший народ, продолжим выпивать и станем танцевать!

Едва он отошёл, к микрофону вышли новые музыканты, заиграли быструю ритмичную музыку, и народ начал отплясывать.

Андреас обратился к ней через стол:

— Ты на чём-нибудь играешь?

Она хотела было сказать: «На блокфлейте, совсем чуть-чуть, потому что в детстве мне эта штука казалась дурацкой». Но просто покачала головой.

— У нас любой заиграет, — сказал он.

Она пожала плечами.

— Танцуешь? — спросил он.

Танцую? Ну да, с Максин, с Франческой и Микки. Да, она чувствует, как втекает в неё музыка, как мышцы, ноги и руки отзываются на каждый звук. Но танцевать здесь? С этими незнакомыми людьми? В этом странном новом месте?

Она опустила глаза и покачала головой.

— А вы, миссис Карр? — спросил он.

Мама засмеялась.

— С удовольствием, Андреас. Доченька, я потанцую — ведь ты не против?

Сильвия кивнула. Она смотрела, как хрупкий тщедушный старик и стройная молодая женщина пробираются между столами к танцполу. Андреас взял маму за руку своей морщинистой дрожащей рукой, а другую руку положил ей на талию. Танцевали они слегка деревянно.

— Привет, Сильвия.

Рядом стоял Габриель со скрипкой в руке.

— Хочешь танцевать? — спросил он.

Она покачала головой.

— Это несложно. Ничего страшного.

Она подняла глаза. Почему он думает, что она боится?

— Привет, Габриель, — сказала Дафна. — Сильвия не боится. Захочет — пойдёт танцевать.

— Конечно, — сказал он. — Я присяду?

Сильвия пожала плечами. Он сел. Взял пару орешков из плошки. Положил рядом на лавку футляр со скрипкой.

Фермер взял жену за руку.

— У тебя теперь есть компания, — сказал он Сильвии, — так что, если не возражаешь, мы с женой тоже потанцуем.

И, взявшись за руки, Оливер с Дафной отправились танцевать.

— Они волшебные, правда? — сказал Габриель.

— Да.

— Как тебе у нас? — спросил он.

Сильвия посмотрела на маму, а мама помахала в ответ.

— Ты не очень-то разговорчивая, — сказал он.

Внутри неё всё ещё бился ритм, заданный плясуньей в деревянных башмаках.

Почему надо что-то говорить?

Она положила в рот арахис.

— Я знал, что ты придёшь, — сказал он.

— Да? Почему?

— Нутром чуял. Как увидел тебя в окне, сразу подумал: Сильвия обязательно придёт в клуб. Глупо, да?

— Наверное.

Он наклонился ближе, будто что-то неотложное толкало его к ней.

— Этот мир жесток и ужасен, так? — сказал он. — На самом деле не так! Он жесток и ужасен, но… Он чудесный!

Она промолчала.

— Извини, — сказал он. — Наверное, я тут в глуши слегка одичал.

Она сунула в рот ещё один орешек.

— Ну… похоже, — сказала она.

— Выйдешь со мной на улицу?

— Куда?

— Всего на пару минут. Я не опасный. То есть я, может, и странный, но не опасный.

Она посмотрела в сторону танцпола.

Мама танцует. Лицо счастливое.