Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
Для Акселя это случилось ценой его переломанного тела и искореженной психики. Ценой личного времени и жизней многих людей. Ценой неимоверных усилий. Но это совершенно точно – след, который приведет к преступнику, кем бы он ни оказался, сколько бы масок ни носил.
Чтобы отвлечься от мыслей сейчас, перед концертом, Аксель прикурил сигарету, воспользовавшись моментом, чтобы еще раз осмотреть собравшихся поверх сложенных у губ ладоней, под которыми прятался от ветра огонек. Разрозненная публика. От молодежи до весьма взрослых людей. Редкие агенты, которые слились с толпой.
Дональда Рихтера не было. Либо он не придет, либо уже внутри, воспользовавшись входом для VIP-персон, который располагался с торца здания. Никто из агентов об этом не сообщал. Грин почувствовал легкое разочарование. Во-первых, он хотел посмотреть на отца Теодоры. Во-вторых, убедиться, что он в порядке.
Дональд уезжал из города и вернулся перед концертом, иначе Аксель заявился бы к нему в офис или домой и задал бы все вопросы в лицо. А поговорить было о чем. Как минимум Дональд Рихтер мог рассказать историю семьи и коснуться запретной темы, связанной с Третьим рейхом. Не зная человека лично, было сложно предположить, удастся ли взять его на понт, испугав угрозой жизни, но надежда оставалась, что в случае детального пояснения, какого черта агент допытывается с вопросами о прошлом семьи Рихтер, Дональд начнет говорить. А там, чем черт не шутит, вдруг выдаст те детали, которые помогут сузить круг подозреваемых. Ведь сейчас не от чего оттолкнуться. Нет списков, из которых можно было бы методично вычеркивать неподходящие кандидатуры. Есть контуры с нечеткими границами, есть чутье, есть понимание, что Кукловод вышел на пик своей формы, а это значит – шквал смертей не прекратится.
Несколько мелких механических затяжек. Табак сегодня показался особенно отвратительным. Грин с некоторой долей удивления глянул на фильтр, а потом бросил лишь слегка начатую сигарету на асфальт, затушил, поднял и швырнул в урну. Зачем это? Привычка? Ему совсем не хотелось курить, но почему-то сейчас руки сами потянулись.
Дело в том, что он чувствует себя на работе? Или в том, что он сейчас увидит и, что важнее, услышит Теодору?
Качнув головой, отгоняя непрошеные мысли, он поймал себя на том, что надо было купить цветы. Так вроде бы положено. Или нет? В последний раз он дарил цветы женщине, с которой вообще не стоило связываться. Этот плебейский жест будто бы обесценивал происходящее.
Только вот на вопрос, что происходило между ним и Теодорой Рихтер, Грин ответить не мог. И не хотел. Они кусали друг друга, то отстраняясь, то идя на сближение. Тео демонстрировала привычную холодность, а потом внезапно открывалась. Она казалась то нежной и беззащитной, то превращалась в железную леди. А он?
Он не имел никакого права думать о ней. И все же он здесь. Можно сколько угодно прикрываться расследованием, тем, что появилась ниточка, ведущая к Рихтерам, тем, что мисс Теодора снова в опасности, тем, что он ей нужен. Но истина всегда проста и до слез болезненна.
А состояла она в том, что за эти пару лет, за время восстановления после аварии, Аксель научился нуждаться в этой женщине. Странно звучит, конечно, но это было именно так. Научиться испытывать нехватку кого-то. Научиться признаваться себе в этом, проживать этот дискомфорт. Но да, ничего с ним не делать. Почти. А почему? Потому что у него не было права.
Аксель запустил пальцы в слегка отросшие волосы, взбил их и зачесал назад. Последний раз посмотрел на толпу и, кивнув охраннику, которому уже демонстрировал удостоверение, выданное Агентством, скользнул в клуб.
Сердце гулко стучало в груди.
Дональд Рихтер уже был внутри. Рядом с ним сидела красивая женщина, в которой Грин не без удивления узнал известную леди Треверберга – миссис Эллу Уильямс, жену министра здравоохранения, который уже объявил о своем стремлении занять кресло мэра. Отчаянный жест для жены политика – появиться в компании другого мужчины.
И только тут до Акселя дошло, что шло не так. На концерте не было СМИ. У входа в клуб еще сновали журналисты с камерами в бесплодных попытках поймать кого-то из гостей или саму Авирону. Но в зал их не пустили. Грин огляделся. Фотографов тоже почти не было – только один стоял у сцены, на нем был жилет с эмблемой клуба. Тоже маркетинговый ход? Выдадут централизованно сделанные фотографии?
Грин подошел к Дональду, намереваясь воспользоваться паузой перед концертом. Он не был уверен, что наутро Рихтер снова не испарится в очередной командировке, и решил, что лучшего времени, чтобы обозначить необходимость разговора, не представится.
– Добрый вечер, – негромко поздоровался Грин, – мистер Рихтер, миссис Уильямс.
Дональд вскинул на него холодный, такой знакомый (Теодора смотрела точно так же) взгляд и удивленно изогнул бровь.
– Чем обязан?
– Меня зовут Аксель Грин, мне нужно поговорить с вами. Наедине, если можно.
– Аксель Грин? – задумчиво переспросил Рихтер, почти незаметно сжимая ладонь Эллы, как будто умоляя ее остаться. Интересно. – Вы тот детектив, который спас мою дочь от похищения психопатом полтора года назад?
– Это я. Теперь я служу в другом учреждении, но по-прежнему расследую преступления. И одно из расследований, увы, привело меня к вам. Мне нужно поговорить с вами. Наедине, мистер Рихтер.
– Вы можете говорить открыто при ней. Элла – мой партнер и компаньон, у меня нет от нее секретов. Присаживайтесь. Есть минут пятнадцать до начала этого… шоу.
То, каким тоном Дональд произнес «шоу», пробудило в груди ледяную ярость. Интересно, если Рихтер настолько не одобряет выбор Теодоры, зачем он вообще здесь?
– Дональд, ты обещал мне быть терпеливым, – чуть слышно произнесла Элла, и вопрос снялся сам собой.
Она его уговорила.
К любовнице мужчины чаще прислушиваются, чем к доводам собственных дочерей.
– Вопросы деликатного свойства и
