Черный часослов - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури
В этот момент снаружи от входа раздался негромкий свист.
Мы уже заперли деревянную входную дверь, и я пулей помчался вниз по лестнице, прежде чем наш неожиданный гость успел бы постучать тяжелым дверным молотком.
– Ш-ш-ш… Дедушка уже спит, пойдем наверх, – прошептал я, открывая дверь.
Моя напарница проследовала за мной по лестнице на кухню, где нас ждал Герман.
– А что лицо как на похоронах? – спросила она со своей обычной непосредственностью.
– Много информации для размышления, – пробормотал Герман.
Он вежливо пожелал нам спокойной ночи и ушел в свою комнату, не захотев продолжать разговор.
Несмотря на все мои усилия, проклятый звонок Калибана начал разрушать мою семью. Этого нельзя было допустить, чего бы мне это ни стоило. Я мысленно выругался, посылая проклятия в его адрес. В моей памяти был только его голос – металлический и вежливый, но я уже почти ненавидел этого человека, хотя для меня это было нечто совершенно небывалое: я всегда старался сохранять холодную голову, не позволяя себе погружаться в пучину эмоций.
– У меня для тебя хорошие новости – во всяком случае, надеюсь. Ласаро, которого ты попросил поискать, – прямо как библейский Лазарь, вовсе не умер.
– Так быстро удалось его найти? – удивленно воскликнул я.
– Это было нетрудно – тут не на что жаловаться.
– Ну, разумеется, рассказывай скорее.
– Я нашла человека, который подходит по всем параметрам. Совпадают обе фамилии, возраст и то, что он был священником в шестидесятые годы, хотя сейчас уже оставил сан: теперь он служит смотрителем в Музее фонарей, где собрана коллекция экспонатов, принадлежащих кофрадии [12] Белой Девы, – торжествующе сообщила Эстибалис. – Я позвонила в музей, и мне удалось поговорить с самим Ласаро – он бывает там каждый день. Ну что, ты сам этим займешься?
28. Музей фонарей
Май 2022 года
Кто бы мог подумать, что в музее, находившемся совсем рядом с моим домом и хранившем коллекцию удивительных фонарей, я познакомлюсь с первым человеком, который расскажет мне хоть что-то о моей маме…
Ранним утром я уже шагал по пустынным тротуарам Каско-Вьехо. Сапатерия представляла собой одну из тех ремесленных улиц «Средневекового миндаля», где в будние дни совершенно не ощущалось царившей в центре суеты. Отреставрированные здания с оранжевыми и желтыми фасадами были средневековыми домами, сохранившими свою старинную архитектуру, с длинными коридорами и крутыми лестницами, где зимой плохо распространялся холод, а летом жара стояла лишь на верхнем этаже.
Эстибалис вызвалась сопровождать меня, и я был благодарен ей за это. Несмотря на то, что она сама сбивалась с ног в поисках Лореа, ей не хотелось оставлять меня одного. Видела ли она, в каком потерянном состоянии я находился? Наверное, да, и я был рад, что она решила мне помочь.
Длинный голубой флаг, развевавшийся на фасаде, сообщил нам, что мы уже на месте – прямо перед нами находился Музей фонарей. На входе в здание были огромные деревянные двери, заканчивавшиеся аркой: я подумал, что как раз такие и были нужны, чтобы через них могли проходить праздничные повозки, которые вывозили каждое четвертое августа, в канун праздника Белой Девы, для участия в традиционной ночной процессии Шествия фонарей.
У дверей нас ждал весьма тучный мужчина с кудрявой бородой.
– Вы инспекторы, как я понимаю? – спросил он.
Мы представились, и мужчина пригласил нас пройти в здание музея, где хранились фонари и все прочие атрибуты, выносимые на праздничное шествие.
– Ума не приложу, что могло привести вас ко мне – жизнь у меня ничем не примечательная: каждый день я тут, в музее, слежу за состоянием фонарей, иногда занимаюсь их реставрацией, хотя я вовсе не мастер ни по стеклу, ни по металлу… Вообще-то я был раньше священником, так что смирение и послушание – это про меня, – смотритель с лукавым видом подмигнул нам, – поэтому меня используют тут как рабочую силу.
Ласаро был совсем не похож на того худощавого молодого человека в сутане, запечатленного на одной из старых фотографий вместе с Итакой Экспосито. Помимо огромного живота, у него имелась теперь еще и седая кудрявая борода, и лишь его глаза – маленькие и близко посаженные – выдавали его сходство с тем молодым священником из шестидесятых годов.
Смотритель провел нас в зал, где были выставлены фонари с витражами из голубых, мальвовых, красных, зеленых стекол и еще тысячи разных цветов. Некоторые фонари имели форму шестиконечной звезды, другие – большого белого креста, на котором читалась надпись: «Pater noster» [13].
В стороне можно было полюбоваться светлым деревянным макетом площади Вирхен-Бланка и прилежащих зданий. На макете был отмечен маршрут, по которому следовало ночное шествие с фонарями в канун праздника Белой Девы.
У меня по коже пробежали мурашки, когда я увидел, словно с высоты птичьего полета, крышу своего дома, куда я часто поднимался, чтобы подышать воздухом, и откуда мы с Альбой много лет назад наблюдали вместе за праздничной процессией – в те времена, когда наши отношения были еще в самом зародыше, как инкунабулы на заре книгопечатания.
На макете также были видны часть площади Испании и под крытой галереей – книжный магазин «Монтекристо».
Однако я заставил себя не отвлекаться больше на разглядывание экспонатов и сосредоточиться на главном – ведь я пришел для того, чтобы найти ответы.
– У вас здесь есть какое-нибудь более уединенное место, где мы могли бы поговорить?
Этот вопрос, казалось, немного озадачил смотрителя.
– Ну, вообще-то на сегодня не запланировано никаких посещений… Так что мы здесь одни.
– И все же, – продолжал настаивать я. – Это конфиденциальный вопрос, связанный с расследованием, и мы предпочли бы поговорить с вами в каком-нибудь закрытом помещении, куда не может зайти никто посторонний.
Здание музея имело очень хорошую звукоизоляцию. Я заметил это сразу, как только мы вошли и смотритель закрыл дверь.
Шум улицы Сапатерия внезапно умолк, и колокол церкви Сан-Мигель, звон которого я привык слушать по утрам из своей квартиры, на этот раз не прозвучал, как обычно, в девять часов.
…Я не переставал думать о том, что это было за место, откуда мне звонил Калибан и где он мог держать свою пленницу в течение многих дней.
– Вы говорили, что занимаетесь реставрацией витражей; мы можем пройти в мастерскую? – как ни в чем не бывало предложила Эстибалис.
– Ладно, надеюсь, стекольный мастер не рассердится из-за того, что я приводил в его владения посторонних: он очень трепетно относится к своим материалам, – заметил смотритель, и мы проследовали за ним в
