Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
Единственный человек, с кем она смогла установить доверительный контакт и остаться собой, стал ее мужем. Второй, кто навсегда поселился в душе, – сын. С ним она была спаяна. Головой понимала, что его придется отпустить, он будет взрослеть, начнет принимать решения самостоятельно, понимала, что когда-нибудь он захочет познакомить ее со своей избранницей, но при мысли об этом испытывала такую чудовищную боль, что замыкалась в неистовой молитве: «Господи, пожалуйста, пусть он будет таким всегда». Пусть никогда не повзрослеет, а она никогда не постареет.
Габриэла протянула руку и коснулась светлого пушка волос сына. Аксель поднял на нее серьезные синие глаза и улыбнулся. На глазах выступили слезы, и Габи смахнула их нетерпеливым жестом. Нашла тоже время. У нее не было ни единой причины плакать, а все же хотелось.
– Мама! – сказал сын, и по щеке все-таки скатилась горькая капля.
– Да, милый?
– Сыграй для меня. – Он снова взял смычок в руки. «Р» Аксель не выговаривал, забавно проглатывая звук.
Габриэла с улыбкой сдалась. Она взяла скрипку, прикрыла глаза, и через несколько мгновений комнату затопила чистая мелодия. Музыка объединяла их, как будто можно было стать еще ближе. Аксель слушал ее, пританцовывая, а Габриэла играла, перебирая произведения. От легких и незамысловатых до печальных и торжественных. Он начинал бормотать или кряхтеть, когда скрипка пела слишком громко и быстро, закрывал глаза и садился прямо на пол, когда мелодию пронизывала грусть.
Он тонко чувствовал музыку. Кто бы мог подумать?
Она вздрогнула, когда плеча коснулась теплая рука. Музыка прервалась, скрипка опустилась. Габриэла подняла голову и не без облегчения встретилась взглядом с мужем.
Только сейчас при свете дня заметила, как он похудел. Под глазами залегли тени, а губы сжались, как будто он боялся и не мог озвучить неприятную правду. Он был напряжен. Почти сломлен. Но… почему? Все же так хорошо.
Дэвид наклонился к ней, чтобы поцеловать, улыбнулся. Габриэла улыбке не поверила.
– Нам нужно уехать на пару дней, – чужим голосом сообщил он.
– Уехать? Куда?
– В Дрезден. Там проходит конференция, на которой мне нужно присутствовать. Я подумал, что ты тоже хотела бы выбраться из города на пару дней?
– А… Аксель?
– Возьмем с собой?
У них не было няни, но сына можно было оставить с кем-то из друзей семьи или в яслях, которые функционировали при лаборатории. Но мысль о том, что нужно расстаться хоть на день, причиняла Габриэле почти физическую боль.
Поездка? Какое неожиданное предложение. Но лучше она, чем расставание, даже краткосрочное, с Дэвидом.
Она посмотрела мужу в глаза, но ничего, кроме чудовищной усталости, там не увидела.
– Наверное, ты прав, нам нужно проветриться.
V
Вот черт.
Весь план улетел к дьяволу только потому, что Гринштейн оказался более восприимчив к внушению, чем казалось на первый взгляд. Или все сложилось: его внутреннее состояние, мое влияние. Говорят, дети не меняют психику отцов. Нагло врут. Либо существовал еще какой-то фактор, который я не предусмотрел. Решение Дэвида уехать из города оказалось для меня полной неожиданностью. Он не просто уехал. Он забрал свою семью.
И, не имея собственного автомобиля, одолжил транспорт у друга. Ну кто же мог знать, что Гринштейн и младший Фир – друзья? Об этом не распространялись, даже в курилке не обсуждали. Лишнее доказательство того, что Дэвид самый замкнутый тип из всех, кто встречался мне за последние несколько лет.
Стоит ли брать на себя вину за то, что ему досталась та машина, которую намеренно повредила одна из подружек Фира? Хм? Интересно, как она так подрезала тормоза, что они отказали не сразу? Моя доля – плести сети, загонять в них людей, но могу ли я нести ответственность за конечный результат?
Смерть Гринштейна в мои планы не входила. Он должен был стать подопытным кроликом для проверки некоторых гипотез. Но он погиб вместе с женой. Это все, что мне удалось выяснить.
На это можно посмотреть по-другому. Когда ты истинно виновен, от судьбы не убежишь. Если он выбрал именно этот автомобиль, взял с собой жену и разбился к чертям на пустой трассе, значит, так тому и быть.
А я умываю руки. Последняя ниточка, связывающая меня со Спутником-7, оборвалась. Да, трагично и нелепо, но не зря мою голову занимали мысли об этом человеке, не зря именно в его случае впервые пришлось столкнуться с сомнениями. Виновен он или не виновен? Его жена – жертва. Она была респондентом лагеря и должна была прожить самую счастливую жизнь. Но вместо этого ее мозги остались лежать на горячем асфальте, а счастье замерло. Может, она счастливее многих из нас. Умереть молодой, умереть так быстро, что невозможно понять, что именно произошло, – наверное, это мечта.
Отец, ты сказал бы, что только слабые люди мечтают о быстрой смерти. Я считаю иначе. Готовность терпеть бессмысленную муку – не есть сила. По мне, так это глупость.
И все же нужно пережить. Впервые что-то вышло из-под контроля, впервые обнажились слабые места моего плана. Впервые стало ясно: все контролировать не получится. Случайность обязательно вмешается и перевернет все с ног на голову. Виновен ли Гринштейн? Виновна ли его семья?
В кровавую эпоху инквизиции ведьм топили и жгли, считая, что если ведьма спасется, то точно одержима, если не спасется, значит, Бог ее не спас и она все равно одержима. Странная ассоциация, но именно она пришла мне в голову.
Каждый, кто работал в лаборатории, виновен.
И к черту эти сентиментальности. Список пока не сократился ни на строчку. Они вечно женятся и рожают.
Глава седьмая
Как же так, папа?
I
10 месяцев после аварии
Апрель 2005 года
– Господи, там полный зал. Полный зал! Джерри, смотри, кажется, поставили дополнительные стулья. – Тео прижала к губам пальцы, затянутые в тонкое кружево перчатки.
– Не переживай, звезда, они пришли ради меня. Кому нужна неизвестная певичка?
Джеральд рассмеялся, и ее отпустило.
Отпустило впервые за неделю, пролетевшую с момента, когда Теодора пригласила на это мероприятие двух самых важных людей: отца и Грина. Но тревога не ушла. Тревога была сильнее нее и уже не походила
