Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Я начал громко считать. Но мне было всего пять лет! Я смог дойти только до тридцати, хотя знал, что сто — это больше, намного больше. Поэтому я начал считать с начала — и так снова и снова. Но отец не открывал багажник. Мне казалось, что я задыхаюсь. Что я ослеп и никогда больше не увижу солнца. Что во тьме рядом со мной копошится кто-то страшный, горячий и мохнатый, а папа ушел и бросил меня одного — на растерзание чудовищу.
Лукас замолчал, судорожно ловя воздух ртом. Губы его тряслись. Черные глаза слепо уставились в пространство, будто вокруг него все еще была темнота.
— Позже я выучился считать до ста, только это не помогало. Потому что я сбивался. Всегда сбивался. А когда стал старше, то понял: отец и был чудовищем. Это он разрушил все, а не Дэвид. Он разрушил и тебя, Эмиль! Разве ты не видишь? Тебя нет! Ты — это он! И я ненавижу его. Ненавижу тебя! Нена…
Вспышка. Грохот, отразившийся от голых стен. Я пригнулась, прикрыв руками голову. Лукас повалился на Дэвида. Остро запахло петардами.
В ушах звенело. Лукаса нигде не было видно, только по воде расходились круги.
— Дэвид? — Опомнившись, я бросилась к нему.
Он мотнул головой. Скрипнул зубами:
— Помоги…
Его руки беспомощно шарили в мутной воде — наверное, от холода они совсем онемели. О господи! Лукас!
Я увидела очертания темного неподвижного тела на дне бассейна. Из груди мальчика медленно вырастал багровый цветок с извивающимися лепестками.
На этот раз Лукас был неповоротливым и тяжелым. Я уцепилась за его куртку, но ткань выскользнула из пальцев. Они скребнули по полу и вдруг наткнулись на что-то металлическое и округлое. Фонарь! Большущий фонарь чуть не полметра длиной, который меня ослепил недавно. Быть может, единственная вещь, которая может послужить оружием. Пусть даже лампа не загорится…
Пальцы сомкнулись на фонаре. Я завела его Лукасу за спину, подхватила мальчишку под связанные руки и наконец вытащила из-под воды. Его глаза были закрыты. Вокруг синеватых губ распространилась белизна.
Я взглянула на Эмиля и тут же поняла: это только начало. Он убьет нас всех. Так же легко, как только что застрелил младшего брата. Теперь между Эмилем и Дэвидом — только я. А он уже смотрит на меня — тигр за стеклом. И обычные заклинания на этот раз не помогут. Если тигр прыгнет, стекло разлетится на кусочки.
«So close, no matter how far…»[57]— внезапно зазвучала совсем рядом «Металлика». Эмиль моргнул. Сунул руку в карман, откинув ружье на сгиб локтя другой руки.
Телефон! Кто-то ему звонит. И этот звонок настолько важен, что убийца на мгновение отвлекся. Вот только… Я держу Лукаса. Вдруг он еще жив? Если отпущу, он же захлебнется! А если не отпущу… Быть может, это наш с Дэвидом последний шанс!
Я склонилась над лицом Лукаса, словно высматривая в нем признаки жизни, а сама бросила взгляд на Эмиля из-под завесы волос. Он нахмурился и покусывал губу, коротко реагируя на слова собеседника:
— Где? Не твое дело. Нет.
Еще мгновение — и разговор закончится. А Эмиль снова направит на нас оружие. Но вот сейчас — сейчас он так близко!
Охватывавшие фонарик пальцы почти потеряли чувствительность. Я сжала их крепче — только бы фонарик не выскользнул! — и оттолкнула от себя Лукаса. Взмахнула рукой, поднимая веер брызг. Стальной фонарь врезался в колено Эмиля сбоку. Хрустнула кость.
Эмиль завопил, но выстрела не последовало. Он выронил ружье, которое с громким стуком упало на бортик бассейна. Прижимая одну руку к колену, другой Эмиль потянулся за оружием. И тогда я ударила его фонарем в висок.
Словно в замедленной съемке, я видела, как тело Эмиля складывается пополам и начинает медленно заваливаться в воду. Я успела посторониться. Меня окатило брызгами. Дэвида волна покрыла с головой. А когда она схлынула, я увидела у него на плече голову Лукаса. Каким-то чудом Дэвид смог дотянуться до брата и поддерживал его лицо над водой. Вот только сам он теперь едва мог дышать через нос. А из трубы все лило и лило.
Я нашла взглядом Эмиля. Он покачивался на поверхности воды спиной вверх, раскинув руки.
Ключ! Наверняка психопат носит его с собой. Содрогаясь от ужаса и отвращения, я протянула руки к бежевой куртке…
И даже больше
Стук в дверь вырвал меня из душного, тяжелого сна. Я с трудом разомкнула веки, потерла глаза, по которым резанул дневной свет. Знала, что не стоило спать после школы — потом весь вечер чумной будешь, — но ничего не могла с собой поделать. Последние дни вымотали все силы.
На пороге комнаты стоял папа, теребя очки на носу. Он явно был не в своей тарелке.
— Что-то случилось? — сиплым спросонья голосом спросила я.
Хотя что уже могло случиться хуже того, что произошло шестнадцатого мая.
Шестнадцатое мая. Этот день я запомню навсегда.
День рождения Дэвида.
День открытия охотничьего сезона.
День, когда Дэвид убил своего отца.
«Возможно, убил, — поправила я себя. — Так они думают. А я думаю, это был несчастный случай».
— Чили, золотце, не могла бы ты спуститься вниз? Нам нужно поговорить.
Папа в своем репертуаре! «Нам нужно поговорить». Что на этот раз? Он меня и так достал уже этими своими «а я же тебя предупреждал!».
— Па-а, — простонала я, натягивая плед до подбородка, — может, не сейчас? Башка просто раскалывается.
Папа поджал губы, словно я отказывалась отвечать у доски.
— Я дам тебе таблетку. Жду внизу. — Он прикрыл за собой дверь.
Пипец. Дело, походу, действительно серьезное.
Со стоном я села в постели. Машинально посмотрела в окно. Странно, что там, снаружи, ничего не изменилось, хотя мой мир перевернулся. Только на клумбах в саду Винтермарков начали пробиваться сорняки, да трава на лужайке давно переросла положенные пять сантиметров. Теперь, когда Дэвида нет, кто будет заботиться о розах Сюзанны?
В гостиной громко тикали часы. Папа купил их недавно на блошином рынке — им было, наверное, лет сто, не меньше. Механические, без батарейки. Оказалось, что они все время отстают, сколько их ни подводи, как минимум минут на десять.
Часы тикали, каждый тик-так отдавался у меня в висках, словно по ним ударяли тяжелыми молоточками, папа вертел в руках какой-то конверт. На журнальном столике лежала кверху лапками мертвая муха. Я думала, почему она умерла. Ее прибил папа, потому что она покусилась на кофе в его
