Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Ты права: я думал, она осталась в “Павильоне”. Мне и в голову не приходило, что она могла оказаться у тебя. Чили, скажи, ты можешь забыть всю эту чепуху с принцессой? Или хотя бы воспринимать ее как персонаж глупой детской истории. Ты настолько лучше этой бумажной девочки! Я чувствую себя таким виноватым перед тобой: виноватым во всем, что с тобой случилось. За это и за дурацкую сказку я прошу у тебя прощения. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Прости меня.
Любящий тебя Д.»
Да, дорогой дневник, ты здорово подмок. Даже строчки кое-где расплылись — я закапала их слезами. Странное ощущение: будто я одновременно счастлива и ужасно несчастна. Счастлива, потому что Д. подтвердил: он любит меня, хочет, чтобы мы были вместе. И несчастна, потому что поступила подло по отношению к нему, усомнилась в нем, предала, пусть и в мыслях. И еще раз предам, когда он узнает, что я перехожу в интернат.
Может, стоит отказаться от этой затеи? Ага, и проучиться еще год в нашем гадюшнике?! Тогда что? Предложить Д. отношения на расстоянии? Встречи по выходным и на каникулах. Письма. Ха! Он даже позвонить мне не сможет, потому что у парня телефона нет! Возможно, лучше оборвать все сразу? Закончить сейчас, чтобы потом не мучить друг друга? А ведь Д. ждет от меня ответа. Знает, что я увидела записку и наверняка прочитала. Что я ему скажу завтра? Ну что?
Мне нужно время, чтобы подумать. Да, точно! Время. Д. поймет. А про интернат пока говорить не буду. Вот решу все для себя и тогда скажу.
23 апреля Все кончено! Проклятая классная, ну кто ее за язык тянул!
Понадобилось ей, блин, именно сегодня объявить всему классу, кто со следующего года «не будет с нами учиться». Вот так, ни с того ни с сего. И конечно, мое имя она назвала в числе пяти остальных. Растрезвонила всем про интернат.
Нужно было видеть реакцию Д.! Сначала он замер, спина стала каменной. А потом обернулся ко мне, и лицо у него было такое… такое… Как будто я ему только что пощечину влепила на глазах у всех. Причем ни за что.
Я знала, что он подойдет ко мне на перемене. И струсила. Вылетела из класса со звонком, даже молнию на сумке застегнуть не успела. Думала, в общей толкучке Д. не станет со мной объясняться — он же такой стеснительный. Но я ошиблась. Д. не побоялся чужих глаз и ушей. А вот я испугалась. И вместо того чтобы сказать, что чувствую, начала нести всякий бред. Мне казалось, нас окружила стая голодных гиен, которые жадно ловят каждое слово. Ловят, чтобы потом сделать из них оружие и повернуть против меня. Ведь слова ранят гораздо больнее ножа. Так я думала тогда.
Наверное, Д. думает так же. Поэтому он и сделал то, что сделал. Когда он убежал, я еще ничего не понимала. Думала, он просто уйдет с уроков, как в прошлый раз. А потом поднялся шум. Все засуетились, забегали. Кто-то крикнул, что Гольфист заперся на кухне. Еще кто-то завопил про нож. Меня подхватило течением и понесло. Около кухни уже собралась целая толпа. Учительница, которая вела у нас кулинарию, колотила в дверь кулаками и кричала, чтобы Д. не дурил, потому что сюда уже идет трудовик с ломиком.
Я не понимала, почему она просто не отопрет дверь ключом. Уже потом выяснилось, что Д. забил чем-то замочную скважину. Внезапно мне стало плохо. Меня толкали со всех сторон, воздуха не хватало, на теле выступил липкий холодный пот. Наконец мне удалось выбраться из толпы и прислониться к стене. Я услышала треск: это вскрыли наконец дверь. Потом крики, девчачий визг. Вопли: «“Скорую”! Вызовите “скорую”!» Кажется, кто-то побежал за медсестрой.
Я сползла по стенке на пол, уткнулась лбом в колени, обхватила руками голову. В ушах глухо шумела кровь. Я думала, Д. убил себя. Из-за меня. И только позже, когда всех разогнали по классам, я услышала, что Д. порезал себе лицо. Кто-то шустрый из одноклассников успел заглянуть в открытую дверь, прежде чем ее захлопнули учителя, и теперь охотно делился впечатлениями. В том числе фоткой, которая пришла и мне на телефон. На переднем плане — кочки вихрастых и ушастых голов. Дальше — нечеткий против света силуэт учителя труда, склоняющийся над кем-то, сидящим на полу. Видны длинные ноги в стоптанных кедах и рука, безвольно лежащая на бедре.
Рука в крови.
«Так близко, что не важно, как далеко…»
Послышался шорох отъезжающей в сторону двери, и в помещение ворвался гул насосов. Блинк! Блинк-блинк! — раздались механические звуки над головой. Даже через закрытые веки я почувствовала вспыхнувший свет.
Я открыла слезящиеся глаза и обернулась. Еппе! Это он вошел в «Зеленую зону» и включил лампы под потолком. Как же я была рада его видеть! Но на меня бородач не смотрел.
— Брось нож! — Он осторожно направился в сторону Лукаса.
— Не подходи! — Мальчишка побледнел, но губы были решительно сжаты. Нож, стиснутый в левой руке, он выставил перед грудью и закрыл собой человека, привязанного к трубе посреди бассейна.
Я успела заметить черные волосы и линии татуировки на шее, но все еще надеялась, что несчастный не был Дэвидом.
— А то что, сопляк? — Еппе недобро усмехнулся, шагнул к стене и вдруг сорвал с нее огнетушитель. Все так же ухмыляясь, он двинулся к Лукасу с увесистым баллоном в руках. — Бросай свою зубочистку. Ну!
Паренек, видимо, понял, что на дне резервуара находится в уязвимой позиции, выпустил из рук фонарь и быстро вскарабкался вверх по лесенке. Но вместо того чтобы удрать, остановился, поводя перед собой ножом. На меня ни один из противников не смотрел.
Я вспомнила, что могу двигаться и даже говорить.
— Прекратите! — крикнула я так, что голос сорвался на визг. — Что вы делаете?! Еппе, он же еще ребенок! Лукас…
Шипение вырвавшегося из огнетушителя газа заглушило мои слова. Белое дымное облако скрыло подростка, его вопль захлебнулся.
— Еппе! — Я бросилась к бывшему однокласснику, повисла у него на руке. — Перестань! Хватит, ты
