Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Наконец я вымучила из себя такой текст: «26.01.2008 г. в доме по указанному адресу подвергся насилию Дэвид Винтермарк, 14 лет. Его старший брат Эмиль, 17 лет, и его друзья избили Дэвида, раздели, связали и заперли в неотапливаемом сарае. Его избивали руками, ногами и садовым шлангом, найденным в сарае. Его тело прижигали сигаретами. Его обливали мочой. Жизнь Дэвида была под угрозой. Пожалуйста, сделайте что-нибудь. Кто-нибудь. С уважением, обеспокоенный сосед».
Перечитав свое сочинение два раза и исправив пару ошибок, я нажала кнопку «Отправить». Если они все-таки захотят выяснить, кто послал заявление, то, скорее всего, подумают на Поста. Он у нас на улице самый озабоченный общественным порядком: вечно ругается на мальчишек, взрывающих почтовые ящики, на собачников, не собирающих какашки своих любимцев в мешочек, и на курильщиков, разбрасывающих окурки. А еще он всюду строчит заявления и собирает на все подписи — как против закрытия нашей «Факты», так и за благоустройство сквера у старой мельницы. Точно решат, что заяву накатал Пост.
А мне остается только ждать. Ведь должно же теперь что-то произойти. Что-то хорошее. Ну пусть. Поскорее бы.
Исходная точка
Меня разбудил стук. Я села на диване, который оказался разложен, с трудом соображая, где нахожусь. Комната, залитая зеленым светом, идущим от телеэкрана, напоминала давно не чищенный аквариум. Застывшая картинка в телике сообщала, что сейчас 03:21 и что канал продолжит вещание в 6:00.
Слабый стук снова привлек мое внимание. Странно, доносился он не от двери, а от окна. За грязноватым стеклом, подсвеченным фонарем снаружи, мелькнула тень и тут же исчезла за краем занавески. Почему-то я знала, что это не птица. И не удивилась, когда на свет выскользнула бледная рука с исполосованным рубцами запястьем: скрюченная кисть ударила по стеклянной преграде один раз, другой.
Я бросилась к окну, мучительные мгновения возилась со шпингалетом, прежде чем распахнуть створку. Обнаженное тело рухнуло внутрь, на подоконник и пол посыпался снег. Я успела подставить руки, но не удержалась на ногах: мы с Дэвидом повалились на пол вместе. В бок больно врезался угол какой-то коробки, от удара об пол выбило воздух из груди. Тело, придавившее меня сверху, оказалось настолько холодным, что возникло ощущение, будто меня засыпали льдом. Ветер залетел в распахнутое окно, растрепал штору, провел морозными пальцами по моему лицу, возвращая способность дышать. Я вдохнула запах Дэвида: он пах снегом, железом и аммиаком. Влажные волосы смерзлись сосульками. Он лежал неподвижно, как мертвый. Возможно, он и был мертвым.
Зарычав от отчаяния, я спихнула с себя тело. Оно скатилось на пол с глухим стуком, руки Дэвида безвольно раскинулись. Кожу, зеленоватую в свете телевизионной заставки, покрывали темные пятна и полосы. Засохшие круглые раны от ожогов цепочкой пересекали грудь, поднимаясь к основанию шеи. Лиловые рубцы на запястьях напоминали витые браслеты. Передо мной был ребенок, подросток, кожи которого еще не касалась игла татуировщика.
Я осторожно повернула к себе лицом его голову. Глубокие тени под закрытыми глазами, искусанные, запекшиеся губы, заострившиеся скулы. Моя ладонь скользнула под подбородок, легла на мраморную шею. Ни движения, ничего. Крик рванул мою грудь. Я трясла Дэвида, хлестала его по щекам, дышала ему в рот, принимая собственные слезы за его. Подхватила щуплое тело и уложила на диван, накрыла его пледом и сверху навалила подушки. Скинула одежду, залезла внутрь кокона и прижалась кожей к коже, чувствуя, как холод пробирает до костей. Всхлипывая, зашептала в синеватый висок: «Ну пожалуйста… Только не снова… Пожалуйста!»
А потом под пледом стало влажно. Я откинула его в сторону. На груди Дэвида поверх ожогов прямо у меня на глазах проступали последние буквы надписи Найди меня. Кровь из порезов запятнала мои руки. Она продолжала струиться на простыни, густая и черная.
— Нет, Дэвид, нет! — простонала я, пытаясь зажать раны ладонями.
Но кровь просачивалась сквозь пальцы, между подушками старого дивана, капала на пол с мерным, сводящим с ума звуком. Ее стало больше: от левой брови Дэвида потянулся вниз разрез, будто лицо вспарывали невидимым ножом.
Я зажмурилась. Я больше не могла это видеть. Мои руки тонули в густой жидкости, отдающей бензином. Веки жгли слезы. Горло распухло и не давало сглотнуть, язык саднило от металлического вкуса. Он умирал. Он истекал кровью. И я ничего, ничего не могла с этим поделать!
— Хей!
Кто-то с раздражающей настойчивостью тыкал меня в плечо. Только не сейчас! Не сейчас, не…
— Хей! Хватит орать, пожалуйста, а то соседи набегут.
Сон рассыпался. Его острые осколки еще скребли по поверхности сознания, но под веки уже скользнул электрический свет. Надо мной склонилось расплывчатое нахмуренное лицо — лицо Дэвида.
Вот теперь я завопила по-настоящему.
— Да тише вы! — Единорожек сморщился, зажимая уши, и отвернулся.
Я оглядела себя и мгновенно подтянула плед повыше. Не стоит подскакивать на диване в присутствии ребенка, когда на тебе только лифчик и трусы. Минуточку! А где все остальное? И Эмиль… Эмиль! Где он?
— На работе, где ж еще. — Очевидно, Лукас разобрал мое бормотание. — Уже полвосьмого. Мне в школу надо. — Он покосился на меня, убедился, что из-под пледа виднеется только голова — по ощущениям, кстати, тяжелая и взлохмаченная, — и поднял что-то с пола. На колени мне легла тряпка, напоминающая любимый джемпер. — Вы тут останетесь или пойдете? Если останетесь, то вам брата придется дождаться: я запру дверь.
— Пойду. — Я утянула джемпер под плед и стала лихорадочно надевать. Не хватало еще, чтобы меня заперли в доме Эмиля! — Извини за шум. Кошмар приснился.
— Да я понял. — Лукас встал с дивана и пошаркал к двери. На нем была вчерашняя одежда, волосы на затылке стояли торчком. Кофта сзади задралась, из-под нее высунулся мятый хвост футболки.
Мальчишка остановился у двери, обернулся ко мне:
— Кофе будете?
Сначала я хотела отказаться, но передумала и кивнула с улыбкой:
— Да, спасибо. — Надеюсь, улыбка вышла вполне дружелюбной.
— На кухне, — буркнул парень, уставившись на большие пальцы ног, выглядывающие из дырок в носках. — У нас самообслуживание… Туалет там. — Он ткнул большим пальцем в коридор у себя за спиной и исчез.
Я поняла, что мне жутко хочется пи́сать. А еще — что резко вставать с постели и тем более наклоняться вниз головой — очень плохая идея. Даже если нужно отыскать брюки.
Унитаз был белым снаружи, но желто-коричневым внутри. В
