Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
— Да. — С моих губ сорвался сухой смешок. Горло перехватило. Я почувствовала во рту кислый вкус отрыжки. — Это… мой друг. Он пострадал. Сильно.
— Это он чуть не умер? Ты сказала, кто-то мог умереть.
— Да. Он мог замерзнуть. Насмерть. Если бы не выбрался оттуда. Они его связали. Заперли. Вы понимаете? Бросили там одного.
Меня уже колотило так, будто я сама голая свисала с крюка в промороженном сарае. Руки тряслись, стало трудно удерживать телефон. Я сползла со стула на пол, натянула на голову капюшон кофты и кое-как засунула мобильник между тканью и ухом.
— Кто они, Ингер? — донесся до меня вопрос женщины с гарнитурой.
— Ублюдки, — прошептала я, потому что голос пропал. — Нелюди.
— Ты их боишься, Ингер?
Я всхлипнула. Подумала: «Нет, только не сейчас! Глупые, бесполезные слезы!» И с трудом выговорила:
— Что мне делать? Скажите, что мне делать?
— Ингер, я понимаю, тебе сейчас нелегко. Ты напугана. Тебе нужна помощь. Наверняка рядом есть взрослые, которые могут помочь. Почему бы тебе не рассказать им обо всем? Подумай. Есть ли взрослый, которому ты доверяешь? Родственник? Учитель? Тренер? Врач?
Я качала головой, хотя Биргита, конечно, не могла меня видеть. Я тасовала знакомые лица, но ни одна карта не была козырной.
— Слишком опасно, — пробормотала я. — Боюсь сделать все еще хуже.
— Как насчет полиции? Ты не думаешь, что нужно пойти в полицию?
— Нет! — вскрикнула я, но тут же зажала себе рот ладонью, вспомнив, где нахожусь. — Я не могу туда. Туда нельзя.
— Но почему? Почему ты так считаешь, Ингер?
Я прикусила костяшки пальцев и ощутила на языке соленый вкус. Наверное, содрала зубами корочку. В последнее время у меня появилась привычка грызть кулаки.
— Ингер?
— Его отец… — Я запнулась. Что-то творилось с легкими. Стало трудно дышать. — Он па… полицейский.
Женщина в телефоне затихла. Даже щелчки прекратились. Наконец я расслышала смутный шорох.
— Подожди секундочку. Не отключайся. Мне нужно проконсультироваться у своего коллеги. Он более опытный в таких вопросах. Не отключайся, Ингер, хорошо?
В телефоне заиграла нейтральная медитативная музыка. Я прижала ладони к животу. Казалось, меня вот-вот стошнит прямо на библиотечный пол.
«Что она там делает, женщина с гарнитурой? — лихорадочно крутилось в голове. — Может, пытается пробить мой номер? Может, уже звонит панцирям?»
Я выдернула мобильник из-под капюшона — онемевшие пальцы чуть не соскользнули. Нажала «отбой». Выдохнула. Вдохнула. Выдохнула.
Телефон в пальцах завибрировал прежде, чем мелодия звонка заметалась между стеллажами. Рука дернулась, и мобильник полетел на пол. Несколько мгновений я смотрела на ерзающий по ламинату светящийся экран, будто это была готовящаяся к нападению кобра. В мозгу металось: «Это они! Они меня вычислили! Но как?! Я же сделала номер скрытым!»
— Девочка, это твой? — Беременная библиотекарша подошла ко мне, забавно переваливаясь с боку на бок, с трудом наклонилась и подобрала замолкший аппарат. — Здесь нельзя пользоваться телефонами. Выйди в холл. — Она протянула мне мобильник.
Тут же снова зазвучала мелодия вызова, но я уже успокоилась настолько, чтобы прочесть надпись на экране: Папа.
— Привет! — как можно бодрее сказала я, едва оказалась в холле.
— Ты не дома. — За прошедшие после «черного воскресенья» дни па ничуть не смягчился. Обычно ему трудно давалась роль домашнего деспота, но на этот раз он преуспел. — Мы же, кажется, договаривались: после школы сразу домой.
Да-да, дорогой дневник, меня приговорили к домашнему аресту на неделю. Удивлен?
— Я в библиотеке, — ответила я и тоном истинного ботана стала грузить па, что надо собирать материал для доклада.
Конечно, доверия отца я теперь лишена, так что он наверняка проверил бы инфу у англичанки. И пускай: доклад о Лондоне нам действительно задавали.
— Когда домой? — Папа все дудел в одну дуду.
— Уже иду, — заверила я его.
Все равно в библиотеке мне больше делать было нечего. Я быстро зашла в зал, схватила первый попавшийся путеводитель и записала его у библиотекарши в положении.
Дома тревога не улеглась. Разговор с теткой из «Доверия» не помог — скорее растравил что-то внутри. Мне нужно было завершение. Логическая точка. Знание, что я действительно что-то сделала, а не просто грызла костяшки пальцев и трепала языком.
Если бы только я могла попросить помощи у папы! Но этот поезд давно ушел. Теперь мы по разные стороны баррикады.
В какой-то мере я могла понять па. В конце концов, именно он научил меня оценивать чужую точку зрения, пытаться залезть в голову другого человека, чтобы взглянуть на мир его глазами. Задаваться сокровенным вопросом: «А что бы я сделала, если бы была на его месте?» Что бы я сделала, если бы утром воскресенья застала в постели своей дочери голого соседского хулигана? При том, что вечером субботы дочь вроде бы засыпала одна. К тому же, по косвенным данным, на роль бойфренда этой самой дочери претендовал не кто иной, как брат незваного постельного гостя. Когда же я — все еще на месте папы! — предложила голубкам серьезно поговорить, предварительно дав им время одеться, вниз спустилась только голубка. Голубок, очевидно, вылетел из спальни тем же путем, каким туда проник — через окно. Что бы я как родитель делала в такой ситуации?
Совершенно верно. Я не такая терпеливая, как папа. Я бы отлучила дочурку от Интернета и отправила в монастырь. Ну ладно, не туда, монастырей в Дании больше нет. Тогда в закрытую католическую школу. Где она стала бы лесбиянкой…
Блин, она — это я, не стоит забывать! А я-то знаю, что у этой серии «Секса в маленьком городе» есть другая, оборотная сторона. Да и не было никакого секса. Вот только попробуй папе теперь объяснить…
Я села с ноутом на кровать в комнате с открытой настежь дверью. Думала, написать будет проще, чем рассказать. Тем более это тоже можно сделать анонимно. Так нам объяснили на классном часе.
После получасового лазания по сайту муниципалитета, на котором раньше никогда не бывала, я нашла наконец нужный бланк. Имя-фамилия ребенка. Адрес. Номер социальной страховки. Его я, конечно, не знала, зато смогла указать имена и адрес родителей Д.
Дальше стало сложнее. Укажите причину заявления. Тут можно было выбрать между Насилие и Другое. Опишите случившееся.
Я смотрела на курсор, мигающий на белом поле. И как мне это описать? Бывает так, что слова слишком плоские и маленькие. В конце концов, слова — просто сочетания букв. Как они могут передать боль, страх, отчаяние? Отобразить следы ожогов на теле? Мраморный узор на коже после удара шлангом? Показать холодное, как тот же
