Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Дни шли за днями, однообразные и беспросветные. Принц заметил, что наступила весна, только по тому, что ему снова пришлось работать в саду. К лету зацвели первые высаженные им розы, и королевская семья с удивлением увидела среди белоснежных кустов вкрапления красного: оказалось, там, куда попала кровь из расцарапанных и исколотых рук маленького слуги, цветы поменяли свой цвет. Сначала королева, по обыкновению, велела наказать неумеху, но потом она заметила восхищение гостей необычным сортом роз, сочетающих алое и белое, и в голову ее величеству пришла «гениальная идея». Теперь она водила мальчика по саду, колола острой иглой его руки и заставляла держать их над клумбами, чтобы кровь капала туда, где, как ей казалось, не хватало красноты.
Робару придуманная матерью новая игра пришлась очень по душе, особенно болезненный писк и слезы маленького садовника, вынужденного подставляться под все новые и новые уколы. Когда королева утомилась и отправилась почивать, он подозвал к себе Дня, едва успевшего облегченно перевести дух, и объявил, что мать поручила ему продолжить дело садового благоустройства. Ужас в разноцветных глазах слуги и дрожащие искусанные губы настолько раззадорили принца, что в итоге вся клумба у западной стены замка заполыхала красным. Унял Робара только вернувшийся с охоты отец, а День не смог работать до конца недели, настолько истерзаны оказались его ладони и пальцы.
А потом однажды вечером король Баретт объявил юному слуге, что наутро тот должен отправиться в Королевство Тысячи Садов — настало время его ежегодного посещения родного дома. Услышав слова хозяина, День только молча кивнул и продолжил поливать розы: зашитый однажды рот научил его, что чем меньше слов, тем лучше. И только когда король, удовлетворенный безропотным послушанием маленького слуги, покинул сад, мальчик выронил лейку и упал на колени в растекшуюся лужу.
Королевство Тысячи Садов давно уже стало казаться ему полузабытым сном, детской фантазией. Чем дальше, тем больше День верил, что всегда был рабом жестокой королевской четы, а сказку о прекрасном и любимом всеми принце придумал себе в утешение, чтобы сбегать от мрачной действительности и собственного отражения, вызывавшего у него лишь отвращение. Воспоминания о добрых руках матери и сильных плечах отца, на которых он поднимался к безоблачному небу, не помогали, а только причиняли боль, поэтому мальчик оттеснил их на краешек сознания. И вот теперь по одному слову короля Баретта эти воспоминания всплыли из глубин памяти, и жестокость контраста между тем, каким он был, и тем, каким стал, ошеломила принца.
Как сможет он показаться на глаза своей добродетельной матери после того, что ему пришлось пережить под властью ведьмы Немезис? Как предстанет перед отцом, воплощением благородства и чести, после того, что с ним вытворял Баретт? С губ мальчика сорвался стон, День стиснул покрытые ссадинами колени. Он решил, что своим появлением наверняка навлечет позор на весь королевский двор: ведь тоскующие по сыну добрые родители не смогут отвернуться от того жалкого ничтожества, которое вернется во дворец вместо ожидаемого принца. Что же тогда делать? Быть может, провести отведенную на путешествие неделю где-нибудь в лесу, даже не приближаясь к замку отца и матушки? Но вдруг они решат, что король Баретт нарушил свое обещание? Что, если они в гневе разозлят властелина Королевства Тысячи Стволов, тот расторгнет сделку и родину Дня снова поразит ужасный мор? Или между двумя королевствами начнется война — из-за него, глупого, никчемного мальчишки?
Нет, он обязан выполнить договор, вернуться ненадолго к родителям и попытаться играть свою роль до конца — вспомнить, каким был настоящий принц День, и притвориться им всего на несколько дней. Неужели он этого не сможет?..
Тем вечером мальчику пришлось выдержать очередную помывку: королева Немезис не могла допустить, чтобы ее или мужа обвинили в том, что они плохо заботятся о своем слуге. Наутро вместо обычного тряпья мальчику выдали другую одежду. С удивлением День узнал в ней наряд, в котором когда-то, как ему казалось, в другой жизни, он попал в замок Баретта. Бархатные штанишки сошлись в поясе, но доходили теперь мальчику только до середины голени. Из рукавов курточки торчали чуть не по локоть загорелые худые руки, покрытые болячками и беловатыми следами шрамов. На фоне мятых кружев воротничка загорелая шея казалась почти черной там, где ее не закрывали давно не стриженные, спутанные волосы. Но хуже всего обстояло дело с сапожками для верховой езды, в них никак не желали влезать пятки.
— Пойдешь так, — заключил Баретт, отбирая у слуги ставшую маловатой для него обувь. — И учти: хоть на день опоздаешь — считай, твои мамочка с папочкой уже покойники.
Король злорадно хохотнул и подтолкнул мальчика к воинам, которые должны были отконвоировать его к порталу в заколдованном дубе.
Не то чтобы День рассчитывал на роскошную встречу по ту сторону дупла, но все же память подсказывала мальчику, что родители не могут оставить его без эскорта. Однако лавандовое поле, на котором стояла связанная чарами с дубом шелковица, оказалось пустым: только чуть колыхались верхушки лиловых метелок в дрожащем от зноя воздухе. Принц вздохнул с облегчением. Он решил, что прибыл слишком рано и у него есть время подготовиться к прибытию королевских гвардейцев. Но вот солнце миновало зенит, тень от шелковицы совсем скукожилась и не давала убежища от палящих лучей, а на горизонте, где виднелись крыши
