Цветок мертвецов - Ольга Михайлова
— Но мне показалось, — Тодо несколько растерялся от столь прозаического взгляда на вещи, — что вам… вам было больно видеть это кощунство. Вы даже вышли из себя…
Принц неожиданно зашипел и злобно ощерился.
— Вышел из себя? Ха! А кто бы на моём месте остался невозмутим? Разве вы не видели на этой развратной девке моё камисимо с вышивкой покойной матери? Единственное, что оставалось от неё, осквернено теперь кровью распутницы! Порвано на самом видном месте! Ещё и воняет блудными шалостями! Как тут не взбеситься-то? Можно ревновать, мстить, сводить счёты, затевать интриги и пакостить кому попало, но при чём тут, скажите на милость, моё камисимо?
Лицо Наримаро снова обрело выражение, являющееся на лике монаха, постигшего пустоту.
— Непростительно. Найду — убью негодяя своими руками.
Сказано это было уже без гнева, безучастно и буднично, но именно от этого спокойствия повеяло угрозой куда большей, чем та, что исходила от его проклятий. При этом Тодо казалась странной расслабленная неторопливость принца. Он не спешил приступать к расследованию, несмотря на проявленный ранее гнев и обещание убить осквернителя дорогой ему вещи, а спокойно нежился в горячей воде и уже дважды спрашивал слугу об обеде.
Тодо не решался спорить. Во дворце он походил на слепого котёнка, целиком зависел от знаний и сведений этого высокопоставленного сановника. А раз так, оставалось лишь сделать то же, что делал Наримаро: отдохнуть и расслабиться, ведь им, скорее всего, придётся работать всю ночь, а, может, и не одну.
Слуги внесли, наконец, дымящиеся подносы и опустили один рядом с Тодо, а второй — возле локтя своего господина. Вспомнив, что последний раз наспех перекусил утром куском тофу, Тодо ощутил волчий голод, а, рассмотрев поданное, вздохнул. Что это? Мисо широ на рыбном бульоне с лососем, водорослями вакаме и грибами намэко? Дзосуй с мясом краба, сурими и яйцом? Белоснежный рис на пару с тигровой креветкой и овощами? Сакана и нагояки? Чёрт бы подрал этих богатеев…
У себя в Исэ позволить себе такие трапезы Тодо не мог.
Принц не разглядывал поданные блюда, он просто ел, причём, как заметил Тодо, ел, как воин, держа чашку большим и указательным пальцем левой руки, не поднимая выше плеча. По ней нельзя было ударить так, чтобы горячий суп брызнул в лицо, ослепив на время. Когда он подносил палочки ко рту, они были сбоку, и никто не смог бы неожиданным выпадом направить их ему в горло. Хорошая школа, подумал Тодо, вспомнив поединок принца с двумя соперниками, и тоже принялся за еду. Но гурманом Тодо никогда не был, и через несколько минут его мысли, улетев от роскошной трапезы, вернулись к преступлению.
Тодо запомнил, что принц удостоил убитую девицу крайне нелестным эпитетом. Развратная девка? Но что на самом деле значат эти слова? Просто гнев за испорченную дорогую сердцу вещь или сухая констатация обыденного факта? Он знал, что фрейлинами обычно становились дочери и племянницы чиновников двора, кое-кто стремился пристроить ко двору и своих подружек. Кто такая Кудара-но Харуко? Эта совсем молодая девица, очевидно, была дочерью знатного человека, попала в Императорский дворец с двенадцати лет, но что произошло дальше?
Тодо робко попросил принца рассказать ему пока о жизни при дворе. Тот, уже почти прикончивший чашку с рыбным супом, вздохнул, но не отказал. Его повествование было кратким и достаточно ироничным, и заняло ровно столько времени, сколько надо, чтобы опустошить поднос.
Императорский двор, по словам принца Наримаро, продолжал жить по законам, установленным ещё древним придворным уставом «Тайхорё»: здесь сохранялись правительство и лестница придворных рангов, и самую верхнюю ступень этой лестницы занимал старший государственный министр, возглавлявший правительство, в которое входили левый и правый министры и глава Коллегии государственных советников. Был при дворе и департамент расследований, ведавшей не только наказаниями, но и разбором уголовных и гражданских дел. Он же, Фудзивара-но Наримаро, возглавлял Палату Цензоров, которая наблюдала за нравственностью чиновников императорского двора.
При этом хоть чины двора микадо считались выше всех званий правительственных чиновников, даже самого сёгуна, они давно стали пустым звуком. Декорум власти. Реальную власть давали только посты в правительстве Токугавы. Во дворце же было принято изысканно выражаться, посвящать себя таким достойным занятиям, как любование цветами, поэтическим поединкам и чайной церемонии. Многие учились различать и оценивать ароматы. Имелись у придворных и церемониальные танцы под оркестр, и игры в мяч. Многие любили театральные представления и кукольные спектакли, убивая на них время, вообще-то бывшее для придворных тяжким бременем. Иногда им случалось даже наносить друг другу оскорбления, сталкиваясь лбами, и тогда случались всякие казусы…
— Впрочем, — нахально усмехнулся принц Наримаро, — казусы иногда случаются и без столкновения лбами, а просто от твердолобости. Недавно один благородный вельможа почтенного возраста, представьте себе, чуть не умер, услышав, что наш микадо поёт под аккомпанемент сямисэна напевы куртизанок квартала Симабара. Подумать только, стонал вельможа, потомок богини Солнца распевает безнравственные песни, которые не подобают даже добропорядочному лавочнику!
— М-да-а, — протянул Тодо, явно не зная, как оценить услышанное.
— Что делать? — скорбно вопросил насмешник, по-лисьи сощурившись. — Считается, что с возрастом к человеку приходит мудрость, но иногда они могут разминуться в дороге, и тогда молодой дурак медленно, но верно превращается в старого дурака, только и всего.
— А фрейлины? — осторожно поинтересовался Тодо.
— Уже начинаете расследование? — усмехнулся в ответ принц, однако любезно продолжил рассказ.
При дворе имелся большой штат фрейлин, которые, по мнению принца Наримаро, имели обязанности, отнимавшие у них не более трёх часов в день. Остальные бесчисленные часы они убивали, как могли. Но поиграв пару часов в го и сугороку, помучив струны цитры и просудачив ещё часок о том, какое изысканное платье цвета пурпурной сливы было на прошлом приёме во дворце Пятнадцатой Луны на супруге хранителя печати, и как великолепно оно сочеталось с верхним парчовым платьем цвета амбры, — обыденные занятия и темы разговоров фрейлины обычно исчерпывали.
Принц покинул баню, но, вытираясь, продолжал рассказывать:
— Что обычно происходит потом? Потом скучающая девица сочиняет глубокомысленную поэму в духе «Исэ-моногатари», нечто вроде: «Так и оставлю в тайне недосказанной сокровенные думы сердца! Ведь нет никого, кому могу о них рассказать!» Вот это уже серьёзно, очень серьёзно… — покачал головой сановник.
Брови Тодо удивлённо взлетели на середину лба. Ничего серьёзного он в процитированном стихе не видел, но тем внимательнее слушал. Наримаро же, облачившись в шёлковое кимоно, продолжал как ни в
