Цветок мертвецов - Ольга Михайлова

Хотя, безусловно, на это имелись и возражения. Сидящий перед ним нахальный принц Наримаро, сукин сын, как абсолютно верно определил своего дружка Ока Тадэсукэ, хоть нехотя и указал на имевшуюся любовную связь найси и иэмото, не спешил обвинять учителя и не высказывал по его адресу никаких сугубых подозрений. Принц пытался покрыть вину учителя? Или не очень-то верил в преступление сэнсэя Мунокодзи? Почему?

Но глупо было тратить время на поиски ответа, если ответ был рядом — в устах принца.

— Почему вы полагаете, Фудзивара-сама, что убийца не Мунокодзи? У вас есть весомые аргументы в его пользу?

Молодой аристократ чуть задумался.

— Весомых нет, — наконец деловито уточнил он и тут же широко улыбнулся. — Но я действительно склонен думать, что сэнсэй Омотэ тут совершенно ни при чём.

— Почему?

— Понимаете, Тодо-сама, всем известно, что одним женским волосом можно привязать даже очень большого слона, но сэнсэй Омотэ намного умней даже самого большого слона. Я вам кое-что покажу.

С этими словами принц отошёл к полкам, где стояли шкатулки с разными сортами чая, отодвинул их, несколько минут рылся там, потом вытащил небольшой чёрный ларец. Он открыл его и протянул Тодо. Тот с удивлением увидел, что ларец полон небольших свитков на разноцветной бумаге, изящно завязанных шнурками, окрашенными индиго.

Развернув один, Тодо с удивлением прочитал:

«После этой ночи с тобой

чему уподоблю свои чувства?

Бесчисленны они,

как песчинки

морского берега…»

— Можете не читать остальные, — сказал Наримаро. — Они все в том же духе.

Но Тодо всё же упрямо развернул ещё один свиток — на зелёной бумаге.

«Покинув тебя этим утром,

я понял, что потерял.

Запах цветущей вишни

от нежных

рук твоих…»

Тодо, считавший, что его никаким цинизмом уже не удивишь, был, однако, удивлён. Это были письма, которые мужчины посылали возлюбленым после ночи любви. Но писать их заранее? Он упрямо развернул третий, жёлтый свиток:

«На поле среди

Опавшей листвы

Трава пробивается,

Так я мечтой пробиваюсь к тебе

Сквозь заботы печального дня…»

Теперь Тодо подлинно понял, что ничего больше нового в письмах любви, написанных впрок, не почерпнёт, но уже из чистого любопытства раскрыл ещё один, снова зелёный.

«Раньше издалека

я красою слив любовался —

Этой ночью ветку сорвал,

наслаждаюсь вблизи бесконечно

дивным цветом и ароматом…»

— Он заготовил их впрок, чтобы после не заморачиваться, — не скрывая беспутного веселья, едва не хохоча в голос, пояснил наглый принц, — и, возвращаясь от неё, как я замечал, привязывал к посланию мешочек с недорогим чаем и отправлял, не глядя. Чтобы не запутаться, весенние послания мудрый сэнсэй написал на зелёной бумаге, осенние — на жёлтой. И весенние эпистолы посылал ей в первой половине года, а осенние — во второй. Говоря языком улицы, попрыгать на девке сэнсэй был не прочь, однако сердце сэнсэя вовсе не прыгало. Сэнсэй Мунокодзи очень любит буддийскую мудрость, и как-то сам сказал мне, что если спать с женщиной без всяких там суетных любовных чувств, просто для успокоения плоти, то это ничуть не противоречит Дхарме.

Тодо только улыбнулся столь широкому толкованию узкого священного текста.

— И вас, как главу Палаты Цензоров, это не смущало? — улыбаясь, поинтересовался Тодо.

— А почему я должен смущаться по таким пустякам? Девица была незамужней, Омотэ — старый холостяк. Оба давно достигли возраста разумных решений, и чем они занимались по ночам — их дело.

— Я имею в виду, не смущало ли вас столь кривое истолкование священных сутр? — уточнил Тодо.

— С чего бы? К тому же, если сэнсэй Омотэ считает, что в потёмках собачий помет не пачкает, это вовсе не значит, что у него нет ничего святого, — Наримаро перестал улыбаться и серьёзно добавил. — Уверен, он никогда не позволил бы себе осквернить чайный павильон. Он гонит отсюда всех служанок и сам натирает пол воском, моет утварь и ежедневно меняет циновки. Это его храм. Он не убил бы её в этом доме, как бы ни был разгневан. Омотэ никогда не осквернил бы и меч императора. Сэнсэй Мунокодзи спокоен, умён и весьма практичен.

— И такой же циник, как вы?

Наримаро ничуть не смутился.

— Учитель, проповедующий непотребное, как всем известно, переродится плесенью. Ученик лягушки рискует заквакать. Но сэнсэй Омотэ учил меня проводить чайную церемонию, а не ночи с женщинами. Не учил он меня и вере. И потом, разве я циничен? Я не знаю ещё цены Пустоты, но ценность луны, чайной церемонии и дружеского общения для меня бесспорны.

Он поставил ящик с загодя припасёнными любовными посланиями на полку и снова сел рядом с Тодо. Тодо постарался поймать взгляд Наримаро и спросил:

— Но если вы так хорошо смогли описать вашего сэнсэя Омотэ, значит ли это, что вы способны столь же верно охарактеризовать и остальных пятерых подозреваемых?

— Увы, нет, — посетовал принц, оглянувшись на футон с трупом. Улыбка снова исчезла с его лица. — Поймите, Тодо-сама, когда мы учимся, мы сами вольно или невольно глубоко изучаем своих учителей. Я мог бы многое рассказать о человеке, учившем меня держать меч. Я хорошо знал того, кто натаскал меня в некоторых приёмах ниндзя. Я знаю сэнсэя Мори, преподавшего мне основы поэзии и каллиграфии. Знаю я и сэнсэя Омотэ. — Наримаро развёл руками. — Но начальник дворцового арсенала Абэ Кадзураги и государственный секретарь Инаба Ацунари ничему меня не учили. Минамото-но Удзиёси? Спаси меня благие боги от необходимости брать у него уроки. У младшего секретаря департамента церемониала Юки Ацуёси мне учиться нечему, архивариус Отома Кунихару тоже не преподал мне по жизни никаких новых знаний.

Тодо кивнул и спросил:

— Можем ли мы отсеять кого-либо из них? Например, тех, кто не имел доступа к сокровищам микадо? Или того, кому заказан вход в чайный павильон? Или того, кто не состоял в связи с Харуко?

— Нет, — уверенно ответил молодой вельможа. — Начальник дворцового арсенала, как и старшие государственные секретари, участвует в церемонии интронизации нового микадо, архивариус имеет доступ в Павильон Глициний при ежегодной переписи императорской сокровищницы, а секретарь Юки Ацуёси часто помогает ему. Войти в чайный павильон с моего разрешения или дозволения Омотэ Мунокодзи может каждый из них. Увы, тут мы никуда не продвигаемся.

— Но кто из них был в связи с найси, кроме Омотэ?

Наримаро прыснул совершенно по-лисьи, точно шутовски чихнул.

— Корё, я прошу вас больше не задавать этот