Я оставляю тебя в живых - Флориан Дениссон
– Я смотрю на тебя, Максим. А сам-то ты способен видеть?
– Да перестань уже! И скажи своим друзьям, чтобы бросили яд и прекратили это массовое самоубийство!
Помолчав, Элоди покачала головой:
– А я-то думала, ты понял, проявил благоразумие. Как же я разочарована…
Ее глаза наполнились слезами, и Максим растерялся. Больше всего его потрясло не чудовищное злодеяние, свидетелем коего он стал, а разочарование сестры – оно буквально лишило его сил. В желудке снова образовался тяжелый ком, а сознание не справлялось с потоком вопросов.
– Две жертвы, на горе Ревар и на гидроэлектростанции, – это твоих рук дело? – Он осекся и уточнил: – Ваших?
– Нильс Барбо и Ксавье Клейн. Двое вероотступников, которые не вняли нашим уговорам вернуться в лоно общины.
– Они вас раскусили, – с горечью бросил Максим. – Поверить не могу, что ты купилась на такую дикость… Во имя чего?
– Ты всегда считал меня слабее, чем я есть на самом деле. Вдобавок я была не одна, мне помог, в частности, Самюэль. Он, полагавший, что манипулирует нашим мирком, был всего лишь пешкой. Он сыграл свою роль и…
– И ты избавилась от него, как от прочих, – договорил за сестру Максим. – Это ты заставила его принять капсулу с цианидом? Это не было самоубийством!
– Я не позволила ему получить привилегию великого путешествия. Он ушел, как жил, – предателем.
– А почему Анри? – сдавленным голосом пробормотал Максим. – Его-то за что?
– До чего же ты простодушен, Максим! Прежде я считала это твоим достоинством, но теперь ты повзрослел, и твоя наивность уже не так очаровательна. Именно с Анри все это началось. Именно он уговорил маму с папой уйти в общину.
Жандарм уже дважды силой получил объяснение этого факта от гуру, но слова сестры сразили его окончательно. Выходит, то, что рассказал Самюэль Трамбле, не было энной попыткой манипуляции. Гуру говорил чистую правду.
Ему вдруг привиделись улыбающиеся лица матери и отца – абсолютно нереальная картинка, сконструированная его сознанием при упоминании родителей. Единственная память о них была наполнена страданием, и с тех пор, как с помощью дяди Максим покинул Детей Гайи, из его мыслей постепенно изгладилось все, что было с ними связано. В его сердце и памяти их заместила фигура сестры, и день, когда несколько месяцев назад она вернулась к нему, стал для Максима самым прекрасным в жизни.
Теперь перед его внутренним взором неожиданно возникло волевое и умное лицо Анри, и Максиму с трудом удалось избавиться от воспоминания о том, как он видел дядю в последний раз, – о раздутом синюшном теле, атакованном жадными до разлагающейся плоти мухами.
Его ладонь снова крепко обхватила рукоять пистолета. В гневе он направил ствол на Элоди.
– Где папа с мамой? – едва слышно спросил он.
Элоди блаженно улыбнулась и указала на груду тел, сваленных на траву между стульями в нескольких шагах от костра.
Ее откровение оглушило Максима, но пришлось смириться с очевидностью: боль была почти неощутимой – родители стали ему чужими.
– Так почему же Анри? – переспросил он.
– Потому же, почему и другие: он не захотел прислушаться к голосу разума и, вместо того чтобы выбрать вечную жизнь, предпочел неприятие. Мы могли бы вернуться все вместе, а он все испортил. Перед его отъездом на Реюньон у нас состоялся серьезный разговор, и дядя пригрозил, что все расскажет тебе. Но я не оставила ему шанса: во мне все еще теплилась надежда уговорить тебя вернуться в общину вместе со мной. Как видишь, у нас, Монсо, простодушие в крови.
– Да как ты могла хоть на секунду поверить, что я последую за тобой в это безумие?
– Максим, ты должен был убить Самюэля! – неожиданно выкрикнула она, и в ее глазах вспыхнуло такое же яркое пламя, каким уже разгорелся большой костер. – Ты должен был поверить, что я в опасности, – это был единственный способ завлечь тебя в часовню. Ты должен был считать, что я умерла от руки Самюэля, и ему предстояло захлопнуть собственную ловушку, убив тебя. Придурок не мог знать, что его пистолет заряжен холостыми… Ты должен был нанести ответный удар, это была бы законная самозащита. Как у твоего коллеги Бориса, когда он прикончил отца той бедной девчушки.
– Ты хотела навести меня на своего духовного наставника, да? Это ты оставляла следы его ДНК на местах преступления!
Элоди подняла глаза к небу и улыбнулась:
– Вот придурок! А ведь он так старался, принял все меры предосторожности, только бы не оставить никаких отпечатков, чтобы ни единый след не привел к нему.
– И чего ты хотела этим добиться?
– Чтобы ты его убил! – закричала она. – Он был инструментом твоего великого возвращения к Детям Гайи! Ты должен был поддаться своим импульсам, Максим, жестокости, которая всегда дремала в тебе, и ты должен был выстрелить в него, не раздумывая. Я уверена, что после этого я бы смогла тебя уговорить, я бы убедила тебя пойти со мной. Ты натура чувствительная, даже, если хочешь знать мое мнение, чересчур чувствительная для этого мира. И я не сомневаюсь, что, отняв чью-то жизнь, ты бы понял: чтобы избавиться от страдания, надо отправиться на поиски вечного покоя.
– Но твой план провалился, Элоди, и убийством ты обагрила кровью свои руки…
– Он заслужил смерть! Он был ничтожным и продажным человеком, движимым жаждой наживы…
– Элоди, Дети Гайи – это секта! – крикнул Максим. – А Самюэль Трамбле был всего лишь гуру, один из многих. Ну и на что ты рассчитывала?
– Из публикаций тех двух журналистов я действительно узнала обо всех его темных делишках и, прежде чем удалить их статейки и избавиться от этих чересчур любопытных писак, поняла, что сначала следует очистить общину от паразитов, а уж потом вернуться к нашей изначальной миссии – дарить лучшую жизнь тем, кто обрел веру.
Максим вспомнил Жереми Кобаняна, жертву безумной секты. Выходит, тот говорил правду и у него были все основания опасаться за свою жизнь. Как и человек в красной бейсболке, Максим угодил в расставленную сестрой западню.
– А я-то думал, что ты покинула секту ради меня, – пробормотал Максим. – Но ты с самого начала действовала по плану… Чтобы добиться чего? Вот этого? Этой гекатомбы? Этого безумия?
Он умолк и бросил быстрый взгляд на костер:
– Элоди, ты еще можешь спасти несколько жизней! Прикажи им выбросить пузырьки!
Ее взгляд опустел, и она рухнула на колени. Максим отбросил пистолет и кинулся к сестре, чтобы ее
