Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл
Единственным источником слабого света оказалась тусклая и изредка мерцающая лампа. На столе не было ничего, кроме черного телефона. Я сидел и все ждал и ждал, неоднократно сверяясь со своими часами. И только осознал, что просидел в тишине уже двадцать минут, как чей-то голос внезапно наполнил комнату и пронзил мое тело до мозга костей.
Вздрогнув, я громко ахнул, а затем разозлился, когда понял, что это такой метод управления. Дать лицу, проходящему собеседование, пропитаться тревогой и страхом, а затем испугать его внезапным и неестественно громким звуком.
Голос транслировался из небольшого сетчатого динамика, встроенного в основание телефона и позволявшего проводить конференц-связь. Голос напомнил мне старую куклу чревовещателя или даже мистера Панча: манерный, скрипучий и пропитанный неискренним весельем. Я подозревал, что он звучал в записи, поскольку ни разу за все время этого монолога не дал мне возможности ответить. Я также не был уверен в половой принадлежности говорящего, но, прислушиваясь, представлял себе аляповато накрашенное лицо жуткого коротышки. Человека, который однажды сел, прочитал текст с карточки и записал свой голос на диктофон где-то наверху в этом здании. Пока произносилась официальная речь компании, я мысленно видел, как глаза на лице оратора горят садистским весельем.
Монолог завершился командой:
– Вернитесь к своему столу!
К концу собеседования я перешел на второй этап консультационной процедуры. Это означало потерю месячной зарплаты. С моими сбережениями я мог продержаться еще два месяца в комнате, которую делил с Грэмом. Потом, если быстро не найду работу, у меня появится задолженность по квартплате. Было сомнительно, что я подыщу себе новое рабочее место. Я разбирался только в книгах и слышал разные страшные вещи о двух других издательских компаниях, действовавших в городе. Они систематически увольняли персонал. Теперь я мог думать лишь о скудных шансах на выживание.
Голос из телефона также имел наглость подать эту информацию так, будто мне предлагали продвижение по службе или повышение зарплаты. «Мы предоставляем вам привлекательную новую возможность попробовать себя за пределами книгоиздания…» Это была пустая болтовня, как и все управленческие послания, которые передавались из отдела коммуникаций, находящегося на представительском этаже. Переписывание ближайших перспектив сотрудника, которое в моем случае сводилось к нищете, бездомности и, возможно, даже к голодной смерти до конца года.
Мерзкий жужжащий голос также напомнил, что после ухода мне необходимо гордиться дальнейшими успехами компании, будто она навсегда должна остаться в моих мыслях. «Вы согласитесь, что будущее у нашей компании ярче, чем когда-либо. Вы будете желать нам всего наилучшего, поскольку мы сохраняем наш глобальный охват и успех. Вы всегда будете гордиться своей прежней ассоциацией с ценностями нашего бренда, обеспечивающими высочайшие стандарты творческого совершенства». Голос все продолжал восхвалять компанию.
Также он сказал пару слов благодарности за мою службу, хотя в ней не обошлось без ошибок. У них мой стаж равнялся трем годам, а я проработал там пятнадцать. Мое имя тоже было неправильно произнесено, как и домашний адрес. Эти данные не обновлялись как минимум десять лет.
После пропаганды величия компании, в которой даже не упоминались авторы, творчество которых она бездушно и беспринципно эксплуатировала в своих интересах, тон голоса стал фальшиво-торжественным. На самом деле за все время собеседования меня не покидало ощущение, что говорящий насмехается надо мной и, возможно, даже над компанией, достоинства которой превозносит так долго.
На заключительном этапе этого заранее заготовленного выступления, когда голос стал более глубоким и обрел притворно-зловещий тон, меня стали потчевать многочисленными официальными предупреждениями и угрозами серьезного судебного иска, если какая-либо информация о моей работе, авторах или компании будет выдана конкурентам.
Мне назначили дату заключительного собеседования, которое должно было пройти на представительском этаже. Прощальные вечеринки уже давно запретили, а на следующий день после моего ухода у персонала «будет взят анализ мочи на наличие запрещенных веществ и алкоголя, превышающих допустимый предел, установленный компанией для максимальной эффективности и безопасности на ее территории».
В заключение мне предложили «щедрый компенсационный пакет», облагаемый НДС, в обмен на несколько донорских органов из тела, которые компания будет продавать от моего имени через отдел медицинского страхования. Я понял, что, отказавшись от почки, мочевого пузыря, фрагмента кишечника и обоих глаз, смогу еще на пять месяцев продлить аренду комнаты, которую делил с Грэмом, где стану корчиться от боли в своей жалкой постели, не способный видеть и наслаждаться Реликварием Света.
Конечно же, я откажусь от предложения, но мысль о тех, кто подписался на корпоративные донорские пакеты от безысходности, заставила меня содрогнуться. Иногда я видел этих жертв, которые еще могли ходить, слоняющимися вокруг муниципальной амбулатории, которая обеспечивала чистой водой и основными продуктами питания обездоленных и хромых в обмен на раздачу листовок или ношение щитов с рекламой корпораций.
* * *
Когда я возвращался в тот вечер домой, давление гравитации казалось мне особенно разрушающим. Воздух в городе стал грязнее, ветер холоднее, чем обычно, уличное движение более агрессивным. Я вдруг понял, что нахожусь на вокзале и вожусь со своим проездным. Мои движения были плохо скоординированы. На улице я часто терял равновесие. Тяжесть того, что меня ждало, то, что я успешно оттягивал в течение пятнадцати лет, усилилось и уже определялось в мыслях не как кошмар, а как реальность.
Люди таращились на меня. Работяги в поезде цокали языками. Думаю, что они чувствовали мой крах и надвигающуюся гибель. Здесь не было места сочувствию. Лишь страх перед собственной кончиной и борьба за то, чтобы продолжать существование, пусть даже ты совершенно обессилен и морально подавлен.
Мне нужно было копить деньги на предстоящую борьбу, но я угостил себя пакетом сои по-тайски и маленькой бутылочкой рома. Я намеревался их быстро проглотить, а затем достать Реликварий Света и забиться с ним под одеяло. Свет открыл бы мне главное: эта дилемма – мирская мелочь, совершенно ничтожная в грандиозном замысле, а мои страдания и несчастья ничего не значат по сравнению с тем, что ожидает меня в загробной жизни.
Когда я входил в свою комнату, предвкушая этот момент блаженства и откровения, то даже чувствовал легкое головокружение и слезы от счастья при одной только мысли
