Крик полуночной цикады - Ольга Михайлова
— Мне нужна твоя помощь, друг мой.
— И что я должен сделать?
— Выступить в роли беспристрастного судьи. Ты должен смотреть и оценивать то, что увидишь, а потом честно высказать своё мнение.
— Думаю, это будет несложно. Только мигни мне, чтобы я не пропустил то, на что надо обратить внимание.
— Не думаю, что ты сможешь это пропустить…
Торжественная церемония поклонения Сына Неба своим предшественникам в Императорском Храме Предков у надгробий с именами прежних властителей Поднебесной включала жертвы пращурам, три коленопреклонения и девять земных поклонов.
По её окончании все прошествовали в пиршественный зал.
Сюаньжень в этот раз собирался сесть за стол с Сю Банем, Ли Женьцы и Ван Шэном, однако император снова пригласил его за тот стол, что стоял справа от его собственного стола. Сюаньжень с видом полной покорности судьбе занял предложенное ему место, и тут из дальних покоев дворца вышли племянницы императора Чэнъань и Ичэн и словно по заранее достигнутой договорённости с императором заняли места по обе стороны от Ченя. Тот по-прежнему выглядел медитирующим Буддой.
Провозгласили первый тост о почтении к мудрости предков, все выпили, и тут неожиданно произошло такое, от чего онемели не только чиновные мужи, но и сам император. Принцесса Ли Ичэн поднялась и, перебив императора, произнесла громким голосом.
— Не поговорить с человеком, который достоин разговора, значит потерять человека. А говорить с человеком, который разговора не достоин, — значит терять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слов. И потому скажу: то, что ясно, — легко постижимо, что легко постижимо, — профанируется, а что профанируется, — легко может быть отринуто. Если люди доверяют чему-нибудь, значит оно понятно и простолюдину. Если же они чтят что-нибудь, то лишь потому, что в нём есть нечто, чего они не могут осмыслить…
Все застыли с винными чашами в руках, с удивлением глядя на девицу. Она же явно не собиралась умолкать, но, взобравшись на стол, вдохновенно продолжила.
— Когда говорим о мудрости прошлого, говорим о наследовании отблесков внутреннего света. Цель учения — «возобновить изначальное», поскольку истина никому не принадлежит, а передается прежде всяких слов и всякого понимания. Сама жизнь просветленного сознания есть вечное движение от себя к себе. В подлинно осмысленной речи каждое слово — лишнее!
Сю Бань оторопело потёр вспотевший лоб.
— Она что, пророчит? Или проповедует? Или спятила? — шепотом спросил он Ли Женьцы.
Ли Женьцы вяло предположил, что девица, должно быть, является вместилищем древнего духа, ведь некоторые её фразы принадлежат, кажется, Кун-цзы, а некоторые — Лао-цзы. Ван Шэн глубоко вздохнул и пробормотал, что девица пьяна и просто несёт вздор.
— Да когда же она упиться так успела с одной чашечки-то, Ван? — воззвал к нему Ли.
Ван Шэн не видел тут ничего непонятного.
— Просто раньше накидаться успела: пока мы в храме торчали, она, небось, полжбана чжоусского приговорила…
Император молча пожирал глазами племянницу, продолжавшую выкликать, как безумная.
— И всё же слова необходимы, ибо иероглиф возводит заключенный в нём смысл не к умозрительным идеям, а к первозданным образам вещей, зыбким и летучим, непознаваемым и «утончённым до неразличимости» неисчерпаемым метаморфозам бытия или к беспредельной предельности существования, ведь письмена — носители неопределимой границы между телом и тенью, их очертания вторят «следам драконов и змей, звериных когтей и птичьих лап на земле»!
Теперь на принцессу Ичэн смотрели все: разговоры смолкли, всем стало ясно, что назревает скандал.
— Кун-цзы не уставал подчеркивать, что истины учения должны быть усвоены как воздух и стать безотчетным побуждением души, моральным инстинктом, ведь в действительности учится тот, кто расширяет свое сознание, включая в сферу мировой гармонии все больше явлений жизни, и в конце концов, по слову Кун-цзы, он оказывается способным «вместить в себя весь мир» в безмерности «зияния Небес». Таков предел умиротворенности!
Судя по лицу императора, Сын Неба был смущен и порядком раздосадован.
— Лучше бы ты Кун-цзы не цитировала… — проскрипел он сквозь зубы.
Но самое худшее случилось минутой позже.
Девица Чэнъань, кокетливо улыбнувшись сидящему с ней рядом Ченю Сюаньженю и сообщив, что её сестрица, видимо, не в себе, попыталась стащить Ичэн со стола. Это ей удалось: Ичэн едва не шлёпнулась на пол. Но тут император невольно усугубил ситуацию, язвительно спросив Чэнъань, не хочет ли она чего-нибудь добавить к сказанному сестрой? Увы, девица не поняла сарказма. Она вскочила на стол и … оглушительно испортила воздух.
Этим она не ограничилась, точно накануне поглотила целый жбан гороха, а продолжала греметь, причем так, что несчастный Чень Сюаньжень вскочив, зашатался от вони и, зажав пальцами нос, ринулся к столу, где сидели чиновники Судебного магистрата. Забыв всякую вежливость, он выхватил из рук Ли Женьцы веер, сунул нос за обшлаг халата и, размахивая веером перед лицом, пожаловался, что проклятая вонь едва не выела ему глаза. Ли Женьцы, зная остроту обоняния Ченя, только добродушно посмеялся.
— Уж лучше бы ты Кун-цзы цитировала, — злобно проронил император.
Банкет был испорчен, Сын Неба в гневе удалился, а чиновники, посмеиваясь, быстро набивали рукава деликатесами императорской трапезы, чтобы угостить домашних и порадовать своих детишек. Большинству было глубоко плевать на произошедшее, но некоторые всё же высказали свои предположения о случившемся.
— Душевные болезни так и начинаются…
— Да перепились просто обе. Впервой, что ли?
— Не скажите, это было откровение свыше…
— Какое откровение? Откровенный бред и испорченный воздух! Смеётесь?
Зал вскоре опустел, Чень Сюаньжень, ведомый под руку Ван Шэном, ибо он в самом деле почти ничего не видел, оказался на проспекте, а затем возле дома, где их встретили Сюли и Юншэнь.
— Так кто выиграл пари?
— А… — свежий весенний ветер уже очистил глаза Сюаньженя от скверны. — Я ещё не знаю. — Он обернулся к другу. — Шэн, я просил тебя быть судьёй. Выступление какой из принцесс тебе понравилось больше, а?
Шэн не затруднился.
— Принцесса Ичэн была красноречива и многословна, а мне всегда нравилось обилие внутреннего смысла при минимуме слов. Этим блеснула принцесса Чэнъань…
— Я выиграла, — плотоядно усмехнулась Сюли.
[1]История 7-го века до н. э, когда принц Чжи Чон был вынужден спасать свою жизнь. Только пятнадцать из его людей последовали за ним в изгнание. Среди них был Цзе Житуй, который развлекал принца стихами и музыкой. Он был настолько внимателен к господину, что однажды, когда их припасы были украдены, сварил принцу суп из мяса собственного бедра. Возвысившись, Чжи был щедр к тем, кто помогал ему в беде, но упустил из виду Цзе Житуя,
