Я оставляю тебя в живых - Флориан Дениссон
По извивающейся правильной буквой S гравийной дорожке Максим поднялся ко входу в величественное здание и позвонил.
Спустя мгновение массивная двустворчатая дверь медленно отворилась, и в проеме появилась молодая женщина в белом полотняном платье. Максим сначала отметил ее сумрачный взгляд, а уже потом – что она босиком.
– Великий вестник ждет вас, – сказала она и широко повела рукой в глубину помещения, откуда начинался устланный плотным ковром коридор.
Таким образом, Максим получил доказательство, что через скрытые камеры видеонаблюдения – возможно даже, вмонтированные в деревья в самом начале дорожки – за ним следили с момента его появления на территории.
Максим поблагодарил молодую женщину и ступил на старинный паркет, который содержался в безупречном состоянии и даже не скрипнул под его шагами. В конце коридора его встретил одетый в белую рубашку и черные брюки со стрелками молодой человек с ангельским лицом и странной улыбкой. Он пригласил Максима в просторное помещение, уютная обстановка которого была продумана столь же тщательно, как фасад здания. Потолок парил в добрых пяти метрах над головой, а стены были целиком покрыты панелями красного дерева и резными рельефами. Книжный шкаф, заполненный старинными фолиантами со сверкающими позолотой корешками, поднимался к потолочной лепнине и изысканно подсвечивался размещенными по углам спотами. Сама комната была обставлена прелестно: письменный стол черного лака и такое же кресло с кожаной обивкой, стул-гондола[24] с обитым тканью в цветочек сиденьем и низкий столик с черной мраморной столешницей; в дальнюю стену был врезан мини-бар с закругленными формами, освещенный лампой в стиле ар-деко.
Это место напомнило Максиму кабинет прокурора, тем более что запахи воска и лака были почти идентичны.
У него за спиной раздался звучный, но странно нежный голос, и Максим внутренне содрогнулся.
– Не придавайте значения здешней роскоши, Максим, мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось ошибочное мнение. Я по-прежнему очень простой человек.
Тот, кому принадлежал этот голос, появился слева и неторопливо уселся в кресло за письменным столом. И, явно вымеряя каждый жест, вытянул руку, чтобы указать на стул напротив.
– Присаживайтесь, прошу вас, – предложил он.
Если этот человек и есть великий вестник, то его облик являл полную противоположность тому, что представлял себе Максим: абсолютно голое лицо, лысая голова, отражавшая свет, и обрамленные очками в прозрачной оправе черные глаза. Человек был одет в комплект глубокого черного цвета: рубашку с воротником а-ля председатель Мао и длинную плиссированную юбку, вроде килта, которая целиком закрывала ноги. Он скорее напоминал борца айкидо, нежели духовного руководителя секты.
Когда Максим сел, его собеседник продолжил:
– Это великолепное жилище много лет назад было передано нам одним щедрым дарителем. В обычное время дом дает приют полудюжине семей, которые в течение года сменяют друг друга в удобной для них последовательности. Когда несколько месяцев назад я сюда прибыл, мне настоятельно рекомендовали на время моего пребывания здесь поселиться в этом невероятном месте. Я бы искренне удовлетворился брошенным на пол в палатке матрасом, но не смог противостоять чужой воле. Мне оказана честь каждое утро при пробуждении лицезреть подобный вид.
Человек умолк, широко развел руки, и на его лице появилась улыбка.
– Да ведь я же не представился! – спохватился он. – Самюэль Трамбле, великий вестник Детей Гайи.
– Мне придется задать вам несколько вопросов, – резко прервал его нечувствительный к чарам гуру Максим.
– Позвольте прежде спросить вас, как чувствует себя Элоди.
У Максима непроизвольно сжались кулаки, и он ответил:
– Она прекрасно себя чувствует. Там, где она теперь находится, ей гораздо лучше.
Самюэль Трамбле поправил очки на носу с легкой горбинкой и вздохнул:
– Знаете, Максим, здесь все вольны уйти. Из-за этих клише, которые распространяют СМИ, вы, разумеется, думаете обратное, но мы не секта, мы – пацифистская община и стремимся к простой жизни в гармонии с природой. Вы, проведший с нами определенное время, должны были бы стать нашим самым пылким защитником. Ощущали ли вы хоть раз, что на вас оказывают давление или насильно заставляют сделать то, чего вам не хочется?
Тысячи раз, подумал Максим.
– Я здесь не для того, чтобы говорить о себе, господин Трамбле. Мне бы хотелось задать несколько вопросов вам.
– Это что, допрос? – перебил его тот. – Мне потребуется адвокат?
– Ваш скетч не произвел на меня никакого впечатления. Расскажите о вашем совете и его плане зачистки вероотступников. И что это за Церемония, которая, похоже, приносит несчастье тем, кто на нее приглашен? «Церемония» – это ведь, разумеется, эвфемизм?
Самюэль Трамбле сохранял невозмутимость. Если утверждения Максима и вызвали у него в душе какие-то эмоции, внешне он никоим образом этого не проявил. Синергология не самый точный инструмент, так что хорошо натренированный человек, например гуру, привыкший всю жизнь лгать и манипулировать сознанием, может легко контролировать свои реакции и вводить аналитиков в заблуждение.
– Мы действительно создали в лоне общины совет, однако он носит чисто административный характер. Знаете, я обычно провожу по нескольку месяцев в каждом нашем филиале и порой ввожу в обиход правила, достойные того, чтобы им продолжали следовать и после моего отбытия. И в этом заключается основная роль совета.
– И какие же правила вы ввели? Например, необходимость зачистки тех, кто отказывается жить по вашим заповедям?
– Ваш тон почти оскорбителен, Максим, но я вас прощаю. Ваше ремесло вынуждает вас постоянно занимать агрессивную позицию и вечно находиться в конфликте с другими. Мне не хотелось бы оказаться в вашей шкуре, и я сомневаюсь, что можно без пагубных последствий заставить свое тело претерпеть столько негатива.
– Мое тело в полном порядке, как и тело Элоди, которая никогда не была так счастлива, как теперь, когда она приняла решение отказаться от этого безумия.
– Безумия? – нахмурившись, повторил Самюэль.
За весь их разговор Максим впервые уловил в голосе своего собеседника толику неуверенности. Уж не удалось ли ему потихоньку дестабилизировать этого властителя дум? Не затрещала ли его скорлупа?
– Это общину Детей Гайи вы называете безумием? – снова заговорил Самюэль. – Разве это безумие – хотеть жить в лишениях, беря от природы лишь то, что она нам дает? Быть в единении с ее силами и ценить каждый день, который дарует нам Бог?
– Бог был к вам очень щедр, – отметил Максим, обводя рукой интерьер.
Самюэль Трамбле вновь обрел невозмутимость. Его неподвижные черные глаза встретились со взглядом Максима.
– Где вы были в ночь с воскресенья на понедельник? – Максим
