Я жила в плену - Флориан Дениссон
Рассеянный красноватый свет торшера над креслом придавал комнате уюта. В углу расположилась печь с черной матовой трубой – ждала холодов, чтобы проявить себя в лучшем виде, – а справа, в широком оконном проеме, открывался вид на лес, словно неизвестный художник написал огромное полотно и выставил его напротив дома. Чугунный чайник на низком столике дышал ароматом пряного чая матча.
– Вы часто пускаете к себе незнакомцев? – задумчиво спросил Максим, не сводя глаз с пышных зарослей папоротника.
– А чего мне бояться? Вы ведь полицейские? – вопросом на вопрос ответила женщина, усаживаясь на софу.
– Жандармы, – нейтральным тоном уточнил Борис.
– Мой муж был детективом, и я научилась узнавать вас даже в гражданском. Простите меня за неучтивость, господа, но я вынуждена сесть – ужасно болит спина.
– Вам не за что извиняться, мадам, это мы причиняем вам неудобства, – сказал Борис и шагнул к женщине, заслонив свет из окна.
Его длинная тень легла к ногам Сюзанны Ланглуа. Максим тоже подошел и постарался полюбезнее улыбнуться хозяйке дома.
– Чем я могу быть вам полезна, господа?
– У нас есть несколько вопросов, – начал Борис. – Не волнуйтесь, ничего серьезного, мы покинем ваш дом прежде, чем вы допьете чай.
Рот Сюзанны округлился от смущения.
– О боже, извините, я совсем забыла о хороших манерах! Присоединитесь ко мне?
Максим поднял взгляд, заметил на кухонном столе черный пакет и узнал любимый сорт дяди Анри. Ему хотелось согласиться, но он знал, что подобная простота неприемлема для напарника, и покачал головой.
– Спасибо, мы ненадолго, – ответил Павловски. – Мы хотим прояснить некоторые детали дела, которое вел ваш муж. Он рассказывал вам или…
– Роман делился со мной всеми своими размышлениями, догадками и сомнениями, – перебила Сюзанна. – Не знаю, нарушал ли он правила, – полагаю, ваши дела защищены какой-нибудь профессиональной тайной, – но вы вряд ли пришли, чтобы меня за это арестовать.
Борис изобразил улыбку, больше похожую на хищный оскал, уголки губ Максима слегка дрогнули.
– Что вы знаете об исчезновении Виктории Савиньи? – спросил Борис.
Профессиональный рефлекс заставил Максима прищуриться: он сделал стойку и теперь отслеживал малейшие реакции женщины, положение ног и рук, непроизвольные движения лицевых мышц, но Сюзанна казалась совершенно спокойной и вроде бы ничего не скрывала. Она определенно обрадовалась их приходу: они нарушили ее одиночество, чуть-чуть разогнали тоску по ушедшему из жизни мужу.
– Ну еще бы, – ответила она, сделав глоток. – Это дело глубоко взволновало Романа.
Максим подметил, что женщина дважды оглянулась на низкую подставку рядом с печкой, где лежала шляпа. Черный стетсон с фазаньим пером наверняка принадлежал покойному Ланглуа.
Сюзанна продолжила, и Максим сосредоточил внимание на ее лице.
– У нас не было детей, и все вокруг знали, что муж принимает близко к сердцу преступления в отношении несовершеннолетних. Возможно, даже слишком близко.
Да, Сюзанна Ланглуа и правда была в курсе дел мужа.
– Можете просветить нас насчет этого дела? – попросил Борис.
– К Роману обратилась мать малышки Виктории: она получала анонимные письма, полиция забуксовала, и несчастная женщина решила прибегнуть к помощи частного детектива.
– И чего он добился?
– Он работал над делом много месяцев, но потом заболел и вынужден был отказаться.
– Мадам Савиньи не скрыла от нас, что они с мужем не смогли и дальше оплачивать услуги детектива.
– Все не так! Роман сражался бы за расследование до последнего вздоха, деньги ни при чем. Особенно в деле об исчезновении Виктории! Если я правильно помню, Роман едва покрывал расходы из того, что ему платили родители девочки, да к тому же в половине случаев забывал брать счета.
Жандармы обменялись взглядами, и Борис задал следующий вопрос:
– Если дело не в состоянии здоровья вашего мужа и не в деньгах, почему он бросил работу?
Сюзанна пересела в кресло, глотнула чая и поставила чашку на столик.
– Он собрал толстое досье – я знаю, потому что вычитывала все тексты сама и исправляла ошибки. По правде говоря, я не очень хорошо помню почему… все остановилось внезапно, и он больше никогда не заговаривал об этом исчезновении. Рак лютовал, отнимая у него все силы. Мы оба были заняты больничными делами. Днем и ночью.
Они помолчали. Сюзанна переводила взгляд с одного посетителя на другого и терпеливо ждала, когда один из них заговорит.
– Вы, случайно, не сохранили бумаги мужа? – поинтересовался Максим.
Женщина нахмурилась и на мгновение наклонила голову, потом оперлась обеими руками на подлокотники, чтобы встать, и сморщилась от боли.
– Папки в подвале. Я все сохранила, не решаюсь с ними расстаться – всегда думала, что однажды они пригодятся. И оказалась права. – Сюзанна улыбнулась.
Она вышла в коридор, который вел вглубь дома, сделала несколько шагов и остановилась, обернулась, коснулась указательным пальцем подбородка и огорченно вздохнула:
– Я сейчас вспомнила, что дела Виктории здесь нет. Роман отдал его полицейским, то есть в жандармерию.
Напарники синхронно нахмурились. Почему они не нашли никаких следов в старых папках, если Роман Ланглуа отнес документы в отдел расследований? А не лжет ли вдова? – подумал Максим. Что заставило ее так стремительно передумать? Он не заметил ничего противоречивого в жестикуляции женщины, но ему, как никому другому, было известно, что все человековедческие науки неточны. Тренированный человек легко обманет детектор лжи, а тот, кто знаком с азами синергологии и невербальной речи, умеет контролировать свои реакции, например на допросе. Что, если Сюзанна и этому научилась у мужа-детектива?
– В таком случае придется снова все проверить, – сказал Максим. – Мы могли что-то пропустить, но не нашли следов частного расследования.
– Странно, – живо отреагировала Сюзанна. – Повторяю – досье получилось толстое, и Роман отдал его тогдашнему руководителю расследования Анри Ларже… нет, Сарже.
– Капитану Саже, – поправил ее Борис, стараясь не смотреть на Максима.
21
Гостиная в крошечной квартире Орели Шаппаз напоминала поле битвы. Декораторские усилия матери-одиночки проиграли войну валявшимся повсюду игрушкам троих детей. Висевшая на дальней стене плазма работала с выключенным звуком, безостановочно передавая выпуски новостей. Ахмед чуть не вывихнул лодыжку, споткнувшись о деревянный паровозик прямо у двери. Молодая мать пригласила жандармов войти и увела от детских воплей и смеха на узкий балкон, выходящий на парк.
На Орели был белый комбинезон, перехваченный широким черным нейлоновым поясом, в ушах болтались большие серьги-кольца, которые Эмма охотно бы у нее одолжила. Длинные темные волосы были влажны после душа и благоухали кокосовым шампунем. Орели облокотилась на перила и закурила сигарету. Пламя зажигалки высветило ясные зеленые глаза, изящно обведенные черным карандашом. Эмма, загипнотизированная ее взглядом, не без труда вернулась
