Я жила в плену - Флориан Дениссон
Кстати, я была не до конца честна, сказав, что он никогда не нарушал правила «среда и суббота». Дважды он не трогал меня две недели, потому что был болен, но и еды не давал, и я чуть не умерла с голоду. Хорошо хоть вода из крана текла, иначе я бы точно сдохла. Только представьте: в меня впечатался стереотип поведения и я брилась и мылась, хотя знала, что он не придет! А желудок подводило от голода.
Он всегда брал меня сзади – должно быть, боялся, что в запале страсти маска слетит или я попробую ее сорвать. По средам и субботам я становилась на четвереньки на грязном, брошенном на пол матрасе (спала я на нем же) в одежде чужой женщины и белье, купленном специально для меня.
Он был очень груб.
К счастью, моего палача хватало всего на несколько минут – он просто удовлетворял животный позыв и не стремился продлить удовольствие. В моменты, когда этот фанат контроля был наиболее уязвим, он предпочитал минимизировать риск.
Как только он входил в меня, я поднимала глаза к отдушине в стене напротив, единственному источнику света в крошечной комнате. Она была закрыта кованой решеткой в виде двух переплетенных сердечек. Какая ирония! Каждую среду и каждую субботу он насиловал меня, а я устремляла взгляд на маленький световой прямоугольник и мысленно сбегала. Тело, оскверненное мерзким животным, освобождало мысли, и они улетали прочь, в воображаемый внешний мир.
Каждую среду и субботу я забиралась чуть дальше, и через 3908 дней мой внешний мир расширился до размеров земного шара.
Каждую среду и субботу к реальности меня возвращала золотая цепочка с медальоном, которая раскачивалась слева направо и справа налево в такт движениям его бедер.
После шестого сеанса он догадался, что я спасаюсь через отдушину, и заделал ее плотной тканью. Наверное, хотел помешать моему духу освобождаться от боли и унижения – я требовалась ему вся, без остатка. А может, просто боялся, что мои крики услышат соседи, всполошатся и вызовут полицию, положив конец его развлечениям.
Он ничего не мог со мной поделать: мой дух просачивался даже через микроскопические отверстия, и каждую среду и субботу я летела навстречу огромному свободному миру.
18
Он сидел, удобно расположившись на заоблачно дорогом дизайнерском диване, и наблюдал за информацией, мелькавшей на четырех огромных плазмах, образующих гигантский пиксельный прямоугольник. До предела упрощенная анимация биржевых котировок со всего мира и нескольких криптовалют могла бы запросто обойтись без 8К[10] активных матриц. Вдобавок мужчина мало что понимал в «бычьих» и «медвежьих» рынках[11] – для него имели значение только астрономические суммы, напитывавшие счета в райских офшорах планеты.
За стеклянными стенами роскошного шале вставало солнце, и его первые робкие лучи освещали панораму бескрайних горных вершин. Географическое положение на перекрестке дорог между тремя альпийскими странами открывало взору идеальный вид на Швейцарию, Италию и Францию. В хорошую погоду хозяин дома ясно видел потертую вершину Монблана, вечной крыши Европы.
Он удовлетворенно вздохнул и поднес к губам чашку с дымящимся эспрессо. Аромат зерен особой обжарки дарил ему легкое блаженство, медленно растекавшееся по всему телу. Он поставил чашку на стеклянную столешницу низкого столика от Ногути[12] и потянулся за пультом, чтобы переключиться на другой канал. На экранах шли новости на всех языках, и его внимание привлекла одна деталь.
В репортаже французского телеканала показывали фасад дома, окруженного деревьями и кустами и осажденного ордами журналистов. На врезке в левом верхнем углу экрана висела фотография девушки.
Зрачки мужчины расширились, подскочил адреналин в крови, и вниз по позвоночнику пробежала долгая дрожь.
Мужчина встряхнул головой, встал и шагнул к экранам, будто хотел убедиться, что ему не привиделось.
Оператор снимал молодую стройную брюнетку с ледяным взглядом и микрофоном в руке. Она объясняла зрителям, зачем съемочная группа приехала в окрестности Анси. Упомянутая фамилия подействовала как триггер, и он едва не захлебнулся эмоциями. Следующий кадр погнал сердце вскачь, хотя обычно ему удавалось контролировать свои чувства. Молодая женщина, опустив лицо, медленно шла к дому в сопровождении родителей и французских полицейских. Прежде чем они вошли в дом, камера показала семейство крупным планом, и он узнал Викторию.
Сомнений быть не могло – это и правда была она.
Кровь прилила к рукам, ногам и голове; он отшвырнул пульт, тот вдребезги разлетелся на полу, и короткое металлическое эхо срезонировало от стены десятимиллионного особняка из дерева и стекла.
Все вокруг мгновенно утратило значение. Будь у него сейчас такая возможность, он прыгнул бы за руль бульдозера и снес это строение с лица земли к чертям собачьим!
Он безостановочно наматывал круги вокруг журнального столика и огромного дивана, то и дело наступая на обломки пульта. Никогда еще за все годы прожитой на острие ножа жизни он не чувствовал себя в такой опасности. Ему вспомнились присказки предшественников, тех, с кем он регулярно вел переговоры, – их смиренные речи, в которых скрывался страх. Настал его черед бояться все потерять – в один момент, из-за досадной ошибки. Ему представлялся то колосс на глиняных ногах с бумажной короной на голове, то лев, которого жалкая крыса может лишить трона одним фактом своего существования.
С перекошенным лицом, мрачнее черной тучи, он покинул гостиную и проследовал по длинному коридору в свой кабинет. Здесь царил полумрак – цвет придет сюда во второй половине дня. Обойдя бюро из канадской березы в стиле Директории, мужчина открыл нижний ящик, выхватил кнопочный мобильник, словно бы явившийся из начала эры сотовых телефонов, и набрал номер.
Мужской голос ответил после третьего гудка:
– Слушаю.
– У нас очень большая проблема.
Из трубки доносилось только дыхание собеседника. Тот лучше всех на свете понимал, что отвечать на подобные заявления нет нужды.
– Виктория жива, – продолжил хозяин шале.
19
Максиму удалось проспать всего несколько часов, и от сильной боли в правом плече несколько минут чувствовал себя развалиной. Помог, как всегда, обжигающий душ – он снял напряжение и контрактуру мышц. Да
