Бей. Беги. Замри - Валери Тонг Куонг
Он рассказывает все это так спокойно, и Анна испуганно думает: «Это у него в генах, это мое наследство, в него как будто вшита инструкция». Она думает: «Это все из-за меня».
– В столовой же есть сладкое, верно? И потом, мы не должны рисковать, ведь можно сделать только хуже. Ты скоро выйдешь, наберись терпения.
– Скоро? Что, правда? Ты встречалась с Тимом? Говорила с ним?
– Аликс и Жеро не дают нам это сделать. Мне очень жаль. Но все наладится, – добавляет она, хотя сама в это не верит. – Обойдемся без Тима. Нужно подождать, когда напряжение спадет, это важно для твоего освобождения. Возможно, даже успеешь к экзамену.
– Ну конечно, мам, все наладится. Как по волшебству, мы же в диснеевском фильме, – усмехается он.
Они молчат. Анна растерянно смотрит на металлический стул. Думает о сложенном листке бумаге, который лежит у нее в кармане, – она записала вопросы, которые не решилась задать во время первого свидания.
Не задаст она их и сегодня.
Из динамика выплескивается яд: «Свидание окончено!»
Звонок, скрип двери.
Лео встает, закладывает руки за спину.
– До субботы, – говорит Анна. – Я приеду с отцом.
Лео оборачивается, заставляет себя улыбнуться ей и исчезает.
* * *
Обратной дороги Анна не замечает. Она ведет машину через силу, борясь с тошнотой, действуя автоматически: держи руль, включи поворотник, нажми на педаль тормоза, обгони грузовик – все это происходит словно без ее участия. Она не заезжает в аптеку, непроизвольно возвращается прямо на виллу. Заперев ворота, сбрасывает туфли, снимает платье, нижнее белье, распускает волосы, подходит к бассейну, на мгновение замирает лицом к морю, обнаженная королева, уставшая от солнца, и погружается в воду.
Больше никаких мыслей, разум пуст, чист, ни на что не способен.
Она плавает до изнеможения, пока едва не тонет. Ноги сводит, живот напряжен от совершаемых усилий, кожа сморщилась от хлорки.
Затем она ложится на шезлонг из тикового дерева и погружается в сон без сновидений.
Анна и Юго почти не разговаривают. Они не в ссоре, просто каждый пребывает в своем измерении, наедине со своими проблемами – однако для обоих Лео на первом месте. Они поддерживают связь, понимают, что это необходимо, как всегда, обедают вместе, сообщают друг другу о своих делах.
Утром, на кухне, где окна закрыты ставнями и царит полумрак, Юго напоминает:
– Ты не забыла, что завтра обед выпускников клуба?
– Забыла. И у меня нет ни малейшего желания идти туда.
– Надо показать, что мы уверены в себе и нам не в чем себя упрекнуть. Мы должны продолжать общаться с людьми, видеться с друзьями.
Делать вид, лгать, притворяться.
– С друзьями? – едко переспрашивает Анна. – Пожалуйста, давай найдем какой-нибудь предлог и все отменим.
Юго вздыхает.
– У нас есть обязательства, Анна. Мы пойдем на этот обед.
Она молчит. Знает, что он прав. Это правила игры, в которую она согласилась играть больше двадцати лет назад. «Обязательства» – редко какое слово казалось ей таким точным. Она моет чашки, вытирает стол, идет за сумочкой. В сотый раз проверяет, взяла ли удостоверение личности: меньше чем через два часа они увидят сына, и только это имеет значение. В разговоре с Юго она не упомянула ни о странной просьбе Лео, ни о следах побоев на его руках. Сказала только, что он показался ей более уставшим. Юго бросил в ответ: «Я тоже устал, пора все это заканчивать, этот фарс и так затянулся».
Юго, как всегда, садится за руль. На свое законное место. Раньше Анна не обращала на это внимания и теперь пытается вспомнить, когда Юго был в машине просто пассажиром. До рождения Лео такое иногда случалось, но он всегда был недоволен тем, как Анна водит, и в конце концов она сдалась. Без сожаления – она разглядывала машины, которые они обгоняли, и видела в них то же самое: мужчина слева, женщина справа. Одно из множества правил, которые она стремилась соблюдать. Однако сегодня ей в голову приходит странная мысль. Не потому ли жены так часто сидят на «месте трупа», что их считают расходным материалом?
Движение на шоссе замедляется.
– Это еще что такое? – ворчит Юго.
Анна вздрагивает. И когда она бросает взгляд на часы, машины вовсе останавливаются.
– Поезжай по обочине, – говорит она. – Раз в жизни! Мы не можем пропустить свидание.
Кондиционер уже не справляется. Но возможно, ей так жарко от стресса. На бедрах выступают бисеринки пота.
– Наверное, авария. Подождем, пока рассосется.
– Это не авария, Юго. Слышишь, сигналят? Тут что-то другое.
Он опускает стекло, высовывается из машины, прикрывая глаза рукой от яркого солнца.
– Черт подери. Ну конечно: сегодня же суббота. Гребаные протесты. Они захватили кольцевую развязку. И наверное, пропускают не все машины.
– Сверни на обочину, – настаивает Анна. – Там хватит места, чтобы проехать.
Сколько раз они закатывали глаза, застряв в пробке, видя, как другие водители запросто объезжают по обочине: если все будут так делать, начнется полный бардак!
– С ума сошла? Чтобы нас там остановили взбесившиеся психи?
Анна вздрагивает. Юго только что, сам того не желая, подсказал ей решение. Она выходит из машины и хлопает дверью.
– Анна! Вернись! Что ты делаешь?!
Она бежит, несмотря на то что ноги отекли, дышать тяжело и во рту пересохло. Юго уже потерял ее из виду. Вот и перекресток. Здесь не меньше тридцати разгоряченных мужчин, похожих на готовых к драке докеров, но это ее не пугает, она окликает их, хватает одного за локоть. Им оказывается бородач с татуировкой в виде красно-черного кинжала на шее.
– Дайте нам проехать, месье. Мы едем в следственный изолятор и не можем пропустить свидание.
– Не моя проблема, дамочка. Мы тут боремся за нашу покупательную способность, а не чтобы помогать преступникам.
Она достает из бумажника удостоверение личности.
– Прошу вас. Я мать Лео Готье.
Парень вздрагивает от неожиданности. Лео Готье? Он оборачивается, зовет остальных – эй, парни, угадайте, кто у нас тут!
– Сейчас разберемся. Рады помочь!
Четверо провожают ее до машины, она снова садится на свое место. Они подают знак изумленному Юго выбраться из его ряда и ехать вперед, выстраиваются в своего рода почетный караул. Юго, опустив голову, подчиняется, другие водители осыпают их бранью.
– Парень, мы с тобой! – кричит бородач. – Передайте ему! Мы не сдаемся. То, что мы сделали сегодня утром, это ради него, ради нас! Ради всех нас!
– Сегодня утром? Но что вы сделали? – удивляется Анна.
Ответа она не слышит. Муж закрыл окна. Анна опускает козырек от солнца и в зеркальце видит, как протестующие радостно размахивают транспарантами.
– Постараюсь это забыть, – бросает Юго. – Какой позор. Представь на секунду, что кто-то из наших знакомых мог видеть нас в компании этих чокнутых.
– Зато мы не опоздаем, и только это важно, так? Ты что, не хочешь видеть сына?
– Не могу сказать, что я хочу видеть своего сына в изоляторе.
* * *
В действительности Юго лишь выполняет роль отца, потому что чувствует себя обязанным, у него нет выбора, но с каждым днем его негодование растет. Он молится, чтобы Лео освободили, но понимает: как раньше уже не будет. Он боится, что будет меньше любить разочаровывающего, непредсказуемого сына. Маленький засранец, вот кто Лео теперь. Маленький засранец, из-за которого их жизнь охвачена пожаром. И как далеко распространится огонь?
– Эти люди сами выбрали его своим символом. Лео совершил ошибку, но за это безумие он ответственности не несет, – замечает Анна.
«Вот почему, наверное, так мало мужчин приходит на свидание с заключенными», – думает она. Возможно, им труднее смириться с ошибками тех, кого они так любят, кому подарили жизнь. Возможно, для них это что-то вроде личного поражения.
