Бей. Беги. Замри - Валери Тонг Куонг
* * *
Она садится в машину и запирает двери, создавая невидимый шлюз, в котором она может наконец чувствовать себя свободной. Честно говоря, она даже довольна, что едет в изолятор одна. Инстинкт подсказывает ей: когда в комнате для свиданий трое, правде трудно показаться на свет. Отец, мать, сын – разве можно ждать чего-то, кроме спектакля, разыгранного на троих? В прошлый раз каждый исполнял роль, отведенную ему природой и обществом. Все старательно скрывали свои слабые места. Притворялись сильными и уверенными в себе, но все это было лишь игрой – все, кроме любви, которой они позволили выплеснуться наружу. Они ни словом не обмолвились о своем гневе, об огромном разочаровании, о желании отомстить, о растущем страхе перед ситуацией, которая выходит из-под контроля. Они тщательно выбирали слова, избегали тем, по поводу которых могли разойтись во мнении. И, подчиняясь негласным правилам, лишь обнимались, обменивались информацией и утешали друг друга.
Но если они будут вдвоем, возможно, разговор пойдет иначе, надеется Анна.
Она едет слишком быстро. Не обращая внимания на жару, выключает кондиционер, опускает передние боковые стекла. Она позволяет ветру ласкать себя, и тот завывает и кружится, со свистом проносясь по салону. Анна оставляет позади сосны, каменные, выложенные без раствора заборы, ряды оливковых деревьев, пение цикад – все составляющие рая. Пересекает границу, проникает в пыльное царство промышленных зон, где цепляются за жизнь чахлые кусты. Обочины завалены мусором, на рекламных щитах намалеваны свежие надписи, полные ненависти, как и прежние: «Смерть президенту», «Правительство в отставку», «Даешь революцию», «Конец системе». Анна думает: «Они мечтают о конце света». Они – расплывчатая масса, которая требует, сопротивляется, угрожает, беснуется. «Разве эти люди действительно боролись? Чем они пожертвовали?» – раздраженно спрашивает она. Но она сама – доказательство того, что все возможно, если заплатишь сполна, – она твердит себе это, изо всех сил отгоняя сомнения, невнятные вопросы, далекий голос с его язвительными намеками, что сделка-то оказалась липовой.
По обочине бежит девушка, рукой прикрывая лицо от солнца. Анна узнала ее кроссовки на платформе и ярко-розовую бейсболку: в их первый приезд к Лео она тоже стояла в очереди. На мгновение нога тянется к тормозу – можно остановиться, подвезти, но Анна меняет решение: придется разговаривать, сближаться, признать, что у них есть что-то общее.
Ей сигналят: она чуть не выехала на встречную полосу.
– Что ты творишь, Анна? – спрашивает она себя вслух.
Она поднимает стекла, понижает температуру до минимума. Холодный воздух взбадривает ее, помогает сосредоточиться. Еще несколько минут, и вот она стоит у входа для родственников.
Комната забита до отказа, пропитана запахом пота. Младенцы вопят на руках у измученных матерей, две нарядные маленькие девочки с одинаковыми прическами – длинными африканскими косичками, начинающимися на самой макушке, – спорят из-за бутылки с водой. Шум, грязь. Анне хочется побыть в одиночестве, но на улице ни одного дерева, под которым можно было бы спрятаться, ни малейшего укрытия, а температура уже выше 38 градусов.
Дверь открывается, входит девушка в розовой бейсболке. Кажется, она вот-вот рухнет, лоб в поту, она тяжело дышит.
– Все в порядке, Розалинда, ты вовремя, – говорит одна из волонтеров. – Приходи в себя. В такую жару не стоит бегать.
– Чертов автобус! И минуты не подождет! А я ничего не могу тут поделать – электричка все время опаздывает. Ох, на улице просто ад…
– Ад везде! Внутри, снаружи, никакой разницы, дорогуша, – прерывает ее посетительница постарше.
Анна чувствует себя виноватой. Достав из кармана пачку бумажных платочков, она протягивает их Розалинде, чтобы та вытерла лицо.
– Ага, – выдыхает та. – Черт побери, только хуже сделала. Макияж испорчен, блин. На что я похожа.
– Вы похожи на хорошенькую девушку, – отвечает Анна.
И это правда, льющийся пот ее красоте не вредил.
– Ага, конечно…
«Жаль, что она так вульгарна», – думает Анна.
В другой одежде и с другим словарным запасом эта девушка могла бы претендовать на нечто гораздо большее. Возможно даже, она могла бы сейчас оказаться очень далеко отсюда.
И Анна тут же вздрагивает от неуместности своих мыслей.
В 15:45 дверь комнаты для свиданий наконец открывается. И перед Анной появляется ее обожаемый сын.
– Лео!
Она собиралась было его обнять, но тут увидела, что на Лео толстый черный свитшот с длинными рукавами. Его влажные кудри прилипли к голове, лицо покрыто красными пятнами.
– Да ты совсем сварился в этой одежде! Почему…
– Я в порядке, – перебивает он ее. – Все хорошо.
Анна отступает. Лео держится не так, как всегда, голова опущена. Она тянется к нему и задирает рукав. Он вырывается, но поздно: она уже увидела синяк, темный, почти черный.
Вот животные.
– Что это, Лео?! Что они с тобой сделали? Покажи свои руки.
– Мам, отпусти! Это ерунда.
За долю секунды в голове Анны проносятся образы, обрушиваются на нее. Вот Лео спит у нее на груди, на шее, на животе. Лео забирается на спину отцу. Лео крутит педали велосипеда. Лео бежит по лесу. Лео важно держит штурвал во время морской прогулки, Лео ликует вместе с Тимом после успешной сдачи предварительного экзамена[11].
Анна пытается понять, в какой момент поезд сошел с рельсов, но видит лишь результат своих трудов – размеренную, счастливую жизнь. Ничего, что могло бы привести их сюда, где волки набрасываются на легкую добычу, на беззащитных, на тех, кому ничего не известно о насилии.
– Учти, – предупреждает она сына, – тем, кто это сделал, придется иметь дело со мной.
Она их не боится, о нет. Пусть он назовет виновных, и она разберется.
Он улыбается.
– Ничего ты не сделаешь, мама. Я сам все решу. Говорю тебе, со мной все в порядке. Я тоже их не боюсь.
В его голосе появилась твердость. Он так повзрослел. Всего за три дня! Анна всматривается в него: ослабевшим он не выглядит, но кажется каким-то другим, и это беспокоит ее больше, чем все остальное.
– У тебя проблемы, – настаивает она. – Я же вижу.
– Нет у меня никаких проблем. Ну то есть… не больше, чем где-то еще. Ударился во время занятий спортом, вот и все.
Она удивлена, что он говорит с ней так решительно, удивлена появившейся в его голосе властностью.
Лео задумывается.
– Если хочешь помочь мне, порадовать, ты могла бы…
Он колеблется.
– Говори. Скажи, что я могу для тебя сделать.
– Только если тебе не трудно…
– Говори, Лео, я слушаю!
Пусть хотя бы приоткроет дверь, и она ворвется в нее.
– На самом деле тут все время чего-то не хватает, приходится выкручиваться, что-то придумывать. Ты могла бы принести, ну не знаю, что-нибудь сладкое. Такое, что можно спрятать под одеждой. Если бы не жара, я попросил бы мяса, тут есть парни, которые жарят стейки. А так, не знаю…
Анна не может опомниться. Что-нибудь сладкое.
Лео рассказывает, что женщины проносят Бог знает что в бюстгальтерах. Он говорит, что если рамка не звенит, то надзиратели не обыскивают, такой порядок, обыскивают, только если есть серьезный повод, но это сложно, нужно звать сотрудника уголовной полиции, начинать расследование, так что обыск бывает, только если подозревают кого-то в правонарушении. Он говорит: «Они могут
