Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца
– Он был неконтактный человек?
– Нет. Абсолютно. Весь в себе.
– Без эмоций, без поступков, – предположил Хургин.
– Я бы не сказал. Просто все пряталось глубоко в душе.
– Бросьте! – махнул рукой Хургин. – Если нет никаких внешних проявлений, то и внутри все тихо и спокойно.
– Иногда наблюдались и внешние проявления.
– Например?
– Однажды я даже видел Олега плачущим.
– Неужели?
Изумление Хургина было совершенно искренним.
– Да. Это случилось в лагерях.
– В каких лагерях? – не понял Хургин.
– Мы по окончании института на месяц отправились в летние лагеря, из нас офицеров делали. Профиль у нас был танковый, и в программе стояли стрельбы, вождение… Все как положено, в общем. Однажды мы шли колонной, и головной танк переехал собаку, она или больная была, или старая и лежала прямо в колее, не убежала. Механик-водитель принял немного в сторону, но недостаточно и переехал собаке лапы. А мы с Козловым во втором танке в башне сидели и видели глаза этой собаки. Она уже не могла двигаться и с такой печалью и мольбой на нас смотрела – прямо как человек. А танк надвигался, надвигался, мы думали, наш механик тоже объедет собаку стороной, а он, наоборот, накрыл ее гусеницей. Танк проехал, и мы увидели плоскую, как блин, собаку и такие же плоские внутренности, размазанные по дороге. Мне показалось тогда, что над ними даже пар поднимался – они были еще теплые.
Богучаров замолчал. Где-то за стеной зазвенел телефон. Вентилятор в дальнем углу с бесполезной хлопотливостью гонял воздух.
– На нас эта история с собакой, конечно, подействовала, – сказал после паузы Богучаров. – Настроение – ноль, едем и молчим, потом я поворачиваю голову – а у Олежки все лицо в слезах. Я даже не поверил поначалу.
– Почему не поверили?
– Не думал, что на него это так подействует. История, конечно, неприятная, но к чему же слезы лить. Я даже хотел ему сказать, что не надо так близко к сердцу все принимать, положил ему руку на плечо, а когда он обернулся и я его глаза увидел… – Богучаров развел руками и покачал головой. – Это была вселенская скорбь, клянусь. И я дар речи потерял.
– Вы с ним когда-нибудь позже вспоминали эту историю?
– Нет. Такой, знаете, молчаливый уговор – не вспоминать.
– Тайное братство посвященных, да?
– Да.
– А вот такой еще у меня вопрос. Вы собирались в компании – и чем занимались? Музыку слушали? Или говорили о чем-то?
– Всякое бывало.
– Со спиртным сидели?
– Конечно.
– Много пили?
– По количеству – нет, а по состоянию – да.
– Это как?
– Я сейчас гораздо больше выпиваю, но почти не пьянею при этом. А тогда – молодой, зеленый – рюмку хлопнул, и уже хорошо. Организм слабоват был против алкоголя.
– И Козлов с вами пил?
– Не помню. Наверное, пил.
– Но все было в пределах нормы? Не больше, не меньше других?
– Мне кажется, даже меньше остальных. Он мне таким и запомнился – тихоня, замкнутый в себе. Всегда один, даже если вокруг него люди.
– Он бывал откровенен?
– Нет.
– И никогда ничего о себе не рассказывал?
– Нет.
– О родителях своих, например, – подсказал Хургин.
– А разве у него были родители? Он в детдоме воспитывался, насколько я знаю.
– До восьми лет он жил с матерью.
– Я об этом не знал, – признался Богучаров.
– Мать погибла, а отец и сейчас живет где-то. Вы никогда ничего об отце не слышали?
– Нет.
– Козлов даже не упоминал о нем?
– Нет.
– Может быть, кому-то другому говорил, не вам?
– Я этого не знаю.
– С кем Олег был так близок, как с вами?
Богучаров задумался.
– С Колей Артемьевым, больше ни с кем, пожалуй.
И сам Козлов называл эту фамилию – Артемьев. Она была записана в блокноте доктора. Но Артемьев где-то далеко на Севере, и его следы затерялись.
– Да, еще Артемьев, – сказал Хургин. – Но его сейчас не найти?
– Почему не найти? – удивился Богучаров и взял со стола пухлую записную книжку. – Он живет в Североморске. Звонил мне пару месяцев назад, узнавал обстановку. Хочет вернуться, не нравится ему там.
– И у вас есть его координаты? – спросил Хургин с вспыхнувшей надеждой.
– Он мне свой телефон оставил. Вам-то я его дам. – Богучаров засмеялся. – Все-таки видно, что вы не из милиции. Совсем в другом русле у нас с вами разговор прошел. Все больше про душу. А у тех вопросы – не психопат ли он, не замечали ли прежде отклонений?
– Ну и как? – попал в нужный тон Хургин. – Не замечали отклонений?
– Он обычный парень. Только переживает все глубже и сильнее.
– Да, конечно, – сказал Хургин и в задумчивости забарабанил по столу пальцами. – Переживает глубже и сильнее.
Может быть, в этом разгадка?
Глава 30
Наверное, Богучаров все-таки предварительно позвонил Артемьеву, потому что, когда Хургин, услышав в телефонной трубке далекий голос, сказал: «Здравствуйте, моя фамилия Хургин, я хотел бы с вами побеседовать об Олеге Козлове», Артемьев лишь коротко ответил: «Здравствуйте», – и замолчал, и вот эта пауза ожидания подсказала доктору, что Артемьев уже посвящен в детали происходящего.
– С Олегом случилась неприятная история, – на всякий случай сказал Хургин. – Вы в курсе?
– Да.
«Значит, Богучаров действительно ему звонил».
– Олег назвал вас как человека, с которым он поддерживал товарищеские отношения. Это действительно так?
– Да, наверное.
– Он бывал у вас в гостях?
– Не очень часто.
– Вы собирались компанией или Олег приходил именно к вам?
– Как правило, в компании.
– И как он себя вел?
– Ну как вел, – замялся Артемьев. – Как обычно.
«Как обычно». Он ничем не выделялся. Был тих и неприметен. То же самое говорил о нем Богучаров».
– Олег любил спокойную обстановку?
– Да. Посидеть где-нибудь в укромном месте с книгой – больше ему ничего не надо.
– Что он любил, по-вашему, читать?
– Трудно сказать. Мне кажется – все, что угодно. Для него книги выполняли роль наркотика.
– То есть?
– Способ убежать от действительности, – пояснил Артемьев. – Он уходил в вымышленный мир и не хотел оттуда возвращаться. Так мне казалось.
– Вы, по-моему, не ошибались. Он себе даже тему диссертации такую взял – подальше от нас во времени.
– Какую же?
– Что-то связанное с латынью.
– Да, это на него похоже, – сказал Артемьев.
– Он был замкнутым человеком?
– Очень замкнутым.
– Но хоть что-нибудь о себе рассказывал?
– Почти ничего. Даже совсем ничего.
– А о своей семье?
– У него не было семьи. Он детдомовский.
– Его отец жив.
– Я знаю.
– Знаете? – всполошился Хургин. – Он вам что-нибудь о нем рассказывал?
– Нет.
– А откуда же вы знаете о его отце?
– Мы как-то в институте заполняли анкеты, и я увидел. Олег о матери написал, что она умерла в таком-то году, а об отце – «Местонахождение неизвестно». Я понял, что его отец жив. Бросил их, наверное.
«Бросил, и Козлов ничего о нем не знал. Никогда не видел, и даже его фотографии не было в семейном альбоме».
– Вы фотографировались все вместе? – спросил Хургин.
– Я не понял вопроса.
– Вы собирались компанией, вместе проводили время – и при этом фотографировались когда-нибудь?
– Конечно.
– И Олег фотографировался с вами?
– Да.
– Я смотрел альбом его фотографий, но там нет ни одного снимка, сделанного в студенческие годы.
– Он как-то равнодушно к этому относился. Никогда не брал снимки.
– Почему?
– Не знаю.
«И вообще, там нет снимков взрослого Козлова, – неожиданно вспомнил Хургин. – Только из детства. Странно и непонятно».
– Олег когда-нибудь рассказывал вам что-то необычное о себе?
– Что вы имеете в виду?
– Какие-то особенно сильные переживания. События, поразившие его воображение. Или странные, неправдоподобные сны.
– Нет.
– Никогда?
– Ни разу.
– Он как-то выражал свои эмоции? Смеялся? Плакал?
– Смеялся, конечно. Но плачущим я его не видел.
– Он рассказывал вам о случае в летних лагерях?
– А что произошло?
– Их танк раздавил собаку.
– Нет, я никогда об этом от него не слышал.
«Все пережил в душе. И никто об этом не знал, кроме оказавшегося рядом в ту минуту Богучарова».
– С кем из сокурсников, кроме вас, Козлов был дружен?
– Наверное, ни с кем.
– А если подумать?
– Разве что Славик Богучаров.
Круг замкнулся. Здесь мертвое пространство, и ничего нового уже не узнать. Артемьев и Богучаров – и больше никто. И родственников нет. Хотя вот отец. Козлов говорит, что ничего о нем не знает. А знает ли о существовании сына отец?
Глава 31
– Как ваш сын? – поинтересовался Хургин.
– Пока ничего. Но я в постоянном напряжении. Все время кажется, что еще немного – и начнется снова.
– Что начнется?
– Припадок.
Большаков выглядел совершенно измученным.
– После всего вам придется взять отпуск, – сказал Хургин.
