Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца
– Да.
– Последний раз когда это произошло?
– Вчера.
– Сын в это время находился рядом?
– В соседней комнате.
– Но он видел, что что-то неладное происходит? Скандал был шумный?
– Покричали немного друг на друга. Она пару тарелок разбила. Все как обычно, – грустно усмехнулся Большаков.
– И часто такое случается?
– Скандалы? Пару раз в месяц – это точно.
Они дошли до конца коридора и остановились у окна. Мальчишка на велосипеде распугивал голубей. В конце аллеи шла пожилая пара, старичок тяжело опирался на палку.
– В этом может быть причина, – сказал задумчиво Хургин. – Психическая травма – и вот вам припадок, как реакция организма. Вам кажется, что причина болезни – где-то глубоко в душе ребенка, а на самом деле причина рядом. Просто надо посмотреть вокруг. Вот и Вольский говорил…
– Вольский? – несколько удивленно переспросил Большаков.
– Да, Вольский. Я недавно разговаривал с ним. И он по-своему прав, мне кажется.
Хургин провел ладонью по лицу, будто что-то с него смахнул.
– Приведите завтра вашего сына, – попросил он. – Скрывать от вас не буду: случившийся с Виталиком припадок – крайне тревожный и неприятный факт. Болезнь идет на шаг впереди, быстрее, чем я предполагал. Но и руки опускать не будем. Думаю, все наладится. Только у меня к вам просьба: создайте нормальную атмосферу в семье. Никаких конфликтов, все тихо и спокойно. Иначе я ничем не смогу помочь.
Большаков кивнул и отвернул свое серое лицо.
– Все очень сложно в жизни, – сказал Хургин. – И все взаимосвязано. Только мы эти связи не всегда видим. У вас сложная и тяжелая работа. Вы, измотанный, возвращаетесь домой и скопившееся за день напряжение выплескиваете на жену и – косвенно – на сына. Сейчас у вас тяжелый период, эта история с Козловым не дает покоя, и напряжение все растет и растет. Вы, взрослый человек, этого не замечаете, а ребенок чувствует. Он кошмар жизни пропускает через свой мозг, и мозг не выдерживает, дает сбой. – Доктор посмотрел на Большакова. – Вы для него – злая сила.
– Что? – вскинулся Большаков.
– Это определение профессора Вольского. Он считает, что патологии в состоянии возникают под влиянием внешних факторов. Какая-то злая сила, источник всех бед, раздражитель. Для Виталика такой раздражитель – вы со своими нерешенными проблемами. Для Козлова – кто-то другой.
Большаков при последних словах нахмурился.
– Да, это так, – упрямо сказал Хургин. – С Козловым дело обстоит очень похоже. Должна быть какая-то причина его жутких снов!
Глава 28
В больничной пижаме Козлов выглядел еще более жалким, чем на допросах в кабинете у Большакова. Худая шея. Затравленный взгляд. И еще эта решетка на окне. Хургин вздохнул.
– Как вам здесь? – спросил Хургин.
Козлов пожал плечами, давая понять, что такой вопрос и не предполагает ответа.
– Все это закончится, – высказал осторожный оптимизм Хургин. – Вас обследуют врачи, выдадут заключение…
Он оборвал фразу, потому что до него внезапно дошло: каким бы ни было заключение, оно будет против Козлова. Если его признают больным – не миновать психиатрической больницы и всех связанных с ней неприятностей. Если напишут «здоров» – Большаков засадит его в тюрьму или вообще произойдет худшее.
– Я пришел, чтобы откровенно побеседовать с вами, – сказал Хургин.
Сел за стол напротив Козлова, поставил рядом с собой тяжелый портфель. Козлов наблюдал за ним исподлобья. Взгляд был холоден и колюч.
– Вам Вика передавала привет, – сказал Хургин, пытаясь растопить лед.
– Вы ее видели?
– Да, вчера. Она очень беспокоится за вас.
Козлов промолчал, но что-то дрогнуло в нем, это было заметно.
– И Вольский о вас много спрашивал.
И опять Козлов вздрогнул.
– Вас окружают хорошие люди, Олег, у вас вообще много друзей?
– Нет.
– И у меня, – признался Хургин. – Я заметил, что с возрастом друзей не прибавляется. Все та же компания, идущая с тобой из молодости. С той поры, когда был молод и беспечен, не пытался ничего выгадать и отношения были искренни. А затем уж искренность уходит, друзей ищешь среди тех, кто может пригодиться при случае, – а в результате рядом пустота. – Хургин даже вздохнул, опечалившись. – И у вас так, Олег? Хотя зачем это я спрашиваю – вы еще слишком молоды. Тот самый возраст, когда друзья все-таки появляются. Или я не прав?
– У меня нет друзей.
– Совсем никого?
– Совсем.
– А Вика?
– Это не друг.
– А кто?
Козлов пожал плечами.
– Ладно, не друг, – осторожно согласился Хургин. – Назовем ее просто человеком, который находится рядом. А кто еще рядом с вами? С кем вы общаетесь?
– Практически ни с кем, разве что еще Вольский.
– Ваш руководитель?
– Да.
– Ну должен же быть еще кто-то!
– Нет, – отрицательно качнул головой Козлов. – Я учусь в аспирантуре. Сижу потихоньку в библиотеке, читаю книжки. Мне никто не нужен.
– А прежде?
– Что – прежде?
– Когда учились в институте, у вас были товарищи? Вы приходили на занятия, вас окружали однокурсники. С кем-то из них вы были дружны?
– Нет, – ответил Козлов, подумав.
– А в чем причина? Вас не принимали в свой круг? Или вы сами сторонились?
– Не знаю. Не могу объяснить.
– Отношения с окружающими были хорошие? Или натянутые?
– Ровные.
– Со всеми?
– Да.
– Но кто-то из окружающих был вам более симпатичен?
– Вы мне все друзей подыскиваете, – невесело усмехнулся Козлов. – Не было у меня друзей, говорю же вам.
– И в гости вы никогда ни к кому не ходили?
– Почему же? Ходил.
– К кому?
– К Славику Богучарову, к Артемьеву.
Хургин торопливо делал записи в блокноте.
– Еще к кому? – спросил он.
– Не помню.
– Значит, к этим двоим чаще всего ходили?
– Часто – это сильно сказано. Раза три или четыре, вот и все.
– А к остальным?
– Нет, не ходил.
– Почему? Не приглашали?
– Приглашали. Мне просто не хотелось. Думаю, в этом причина. Мне в одиночестве лучше, чем на людях.
«И профессор Вольский в нем это подметил. Значит, все правда».
– Вы ведь в детском доме воспитывались?
– Да.
Хургин извлек из своего неподъемного портфеля массивный альбом, при виде которого Козлов в изумлении выгнул дугой брови.
– Это альбом с вашими фотографиями, – сказал с несколько виноватым видом Хургин. – Его изъяли при обыске в вашей квартире. Я эти фотографии увидел в кабинете у Большакова и попросил на один вечер, чтобы посмотреть их вместе с вами.
– Зачем? – спросил хрипло Козлов.
– Мне все про вас интересно. Ваше детство, ваши родственники. Вообще все люди, которые вас окружали.
Было видно, что Козлову тяжело. Но Хургин сделал вид, что этого не заметил. Раскрыл альбом и начал неспешно перелистывать страницы.
– Вы любили маму, Олег?
– Да.
Иного ответа и не могло быть. Детство – это там, где мать. После матери только взрослая жизнь. Даже если тебе всего восемь лет.
– Вам ведь восемь лет было, когда она умерла?
– Да.
– Чем она болела?
– Ничем.
– А от чего умерла?
– Погибла в автокатастрофе.
– Вот это ваша мама? – спросил Хургин и показал на фотографию.
– Да.
На снимке молодая симпатичная женщина держала за руку мальчишку в пилотке.
– Это в детском саду нас фотографировали, – пояснил Козлов. – Помню, вечер был. Мама после работы за мной пришла, а там фотограф. Всем желающим делал снимки. Пятьдесят копеек это стоило тогда. Дорого для нас, но мама согласилась.
Эта же женщина на другой фотографии. И еще. И еще. А вот они опять вдвоем. Берег какого-то водоема. Много людей на заднем плане. И счастливые мать и сын.
– Мамин знакомый нас фотографировал. Дядя Женя его звали.
– Ваша мама так и не вышла замуж?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю. Слишком маленький я был, чтобы что-то в этом понимать.
Еще один снимок. Но теперь, кроме Олега и его матери, еще какая-то женщина.
– Кто это? – спросил Хургин.
– Тетя Алла. Мамина родственница. Они вместе погибли в тот раз.
– Это произошло здесь, в нашем городе?
– Нет. Тетя Алла жила в Смоленске. Мама поехала к ней в гости и там погибла.
– Вы оставались здесь?
– Да. У соседей.
Он остался в живых благодаря этому.
– Значит, в Смоленске у вас могут быть родственники?
– Не знаю. Я не помню там никого. И саму тетю Аллу не помню, честно сказать. Так, по фотографии только.
– И никто не пытался вас разыскать все это время?
– Нет.
Хургин неторопливо перелистывал страницы альбома. Олег. Еще Олег. Его мама. А вот они опять вдвоем. И больше практически никого.
– Вы жили замкнуто? – спросил Хургин.
– Ну, по гостям-то уж точно не ходили.
– Почему?
– Наверное, потому, что жилось тяжело. Мама была одна, и денег, как мне кажется, всегда не хватало. Хотя она и старалась этого никогда не показывать.
