Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца

– Все нормально, – отмахнулся Большаков.

– Что-то гнетет вас, я вижу.

– Гнетет, тут вы правы. Не можем найти Алексея. Не знаем, где искать.

– Я из-за него и пришел к вам, кстати.

– Что-то новенькое? – вскинулся Большаков.

– Думаю, да. Мне кажется, его уже нет в живых.

– Почему?

Хургин рассказал о случившемся с Олегом Козловым, о странном рубце на его лбу.

– Его убили, возможно.

– Алексея? – уточнил Большаков.

– Да. Надо проверить больницы, морги. Хотя у меня такое чувство, что там его нет. – Хургин вздохнул. – И еще, – сказал он. – Я хочу, чтобы Олега выпустили из больницы.

Большаков внимательно посмотрел на доктора.

– Да, – сказал твердо Хургин. – Олег должен вернуться домой. Он абсолютно здоров.

– Если это так, то врачи наверняка его отпустят, – осторожно сказал Большаков.

– Не надо, Игорь Андреевич. Ни к чему эти игры. Без вашего согласия Олега не выпустят.

– Чушь! Мы здесь ни при чем!

– Чушь – то, что вы говорите! – сказал жестко Хургин.

Большаков развел руками:

– Хорошо, я попробую что-нибудь сделать. Как он, кстати?

– Кто?

– Олег.

– Он в порядке. И даже более того.

– Что это означает?

– С ним что-то произошло. Понимаете, сначала случилась истерика – сразу после этого странного эпизода с невесть откуда взявшимся рубцом. Но потом он очень скоро успокоился, обмяк, ослабел и заснул. И у него такое лицо во сне сделалось… – Хургин сделал рукой неопределенный жест.

– Какое?

– Удовлетворенное. Очень спокойное, будто все плохое ушло и он теперь наконец обрел покой.

…Поздним вечером Хургин разыскал Вику Ольшанскую.

– Как хорошо, что я вас нашел!

– А что случилось?

– Олега можно забрать из больницы.

– Но уже ночь.

– Давайте сделаем это немедленно! Я хочу, чтобы он не провел там ни одного лишнего часа.

У подъезда их поджидало такси.

– Он абсолютно здоров, Вика! Садитесь вот здесь, на переднее сиденье. Он здоров, понимаете? Врачи ошиблись в диагнозе, и это даже не ошибка, а… – Хургин с досадой махнул рукой. – Ладно, это сейчас к делу не относится! Главное, что он здоров! Абсолютно! Понимаете?

Вика обернулась, посмотрела на доктора.

– Вы уже несколько раз это повторили, очень настойчиво.

Хургин смутился.

– Да, – пробормотал он, – действительно.

– Меня не надо ни в чем убеждать.

– Не обижайтесь, Вика.

– Меня не надо ни в чем убеждать! И если бы меньше вмешивались в нашу жизнь!.. – Она осеклась и замолчала.

Таксист с невозмутимым видом вел машину. Молчали до самой больницы, и только когда у больничных ворот вышли из машины, Хургин сказал:

– Я все вам объясню, Вика. Он неспроста так к вам потянулся, поверьте, это у него из детства идет. Он рано потерял мать, и все хорошее в его жизни осталось там, в детстве, когда мать еще была жива. Все остальное время он не жил. Не знаю даже, как это назвать. Так верните его к жизни. У вас получится, я знаю.

Вика промолчала.

Олег, уже одетый в свою одежду, ждал их в приемном покое. Увидев Вику, привстал со стула, но не посмел сделать шаг навстречу, не решился, и тогда Вика подошла к нему и обняла, и так они стояли долгие несколько минут.

– Как вы себя чувствуете, Олег? – спросил наконец Хургин.

– Хорошо, – ответил Козлов и неожиданно улыбнулся – впервые за все последние дни.

– Все наладится у вас, – сказал Хургин, обращаясь то ли к Вике, то ли к Олегу.

Они были совершенно одни здесь, и казалось, никого больше нет на всем свете. Вышли на улицу, Олег остановился, вдохнул воздух полной грудью и вдруг вздрогнул.

– Что?! – спросил обеспокоенно Хургин.

– Не знаю, – негромко ответил Козлов и прикрыл глаза. – Что-то так ударило – там, в голове.

Комья сырой земли гулко ударили в крышку гроба. Люди, забрасывающие могилу землей, очень торопились, и в несколько минут все было кончено. Тогда они распрямились – их силуэты стали видны на фоне звездного неба.

– Все, порядок, – сказал один.

– Пора уходить, Михалыч, – отозвался другой сдавленным шепотом.

– Как одиноко, – прошептал Олег, не открывая глаз. – И как холодно. Холодом веет отовсюду.

– Вечер прохладный, – сказал доктор и обнял Олега. – Это пройдет. Все теперь будет хорошо.

А у самого дрожали губы, и он отворачивал лицо, чтобы не были видны катящиеся по щекам слезы.

– Идемте, – сказала нетерпеливо Вика. – Действительно становится прохладно.